Публичное одиночество

Но я был потрясен, когда я показал свою картину < «Сибирский цирюльник» > американскому актеру и режиссеру Кевину Костнеру и попросил его высказать свое отношение. Я получил четыре страницы соображений, из которых две страницы – это были дифирамбы, а дальше, по пунктам, предложения, которые, как считал мой американский коллега, были бы интересны для американских зрителей.

Я прочел его замечания – это наше Госкино двадцатилетней давности. (И это самая демократичная страна!) Например: так как ваша героиня намекает на то, что она была раньше проституткой, то было бы неплохо, чтобы она была не американкой. Пусть она будет приехавшей в Америку англичанкой. А американский сержант грубовато обращается со своими юнкерами, было бы неплохо это смягчить. И так далее…

Что это значит? Они что, боятся цензуры?

Нет, но у них есть свои правила, которые они не перешагивают… (VI, 1)

(1999)

Меня пугает одна вещь.

Мы уже замечательно знаем законы Америки, нравы Америки, лица Америки, героев американских. Мы знаем замечательно устои жизни Америки, основные ценности Америки.

Но мы абсолютно перестаем знать, что такое мы.

Моя дочь или ваш ребенок, дети сегодняшние, которым уже шесть, семь, восемь, десять лет, будут знать о войне по фильму Спилберга. Они будут знать, что американцы спасли мир от великой Второй мировой войны.

Все это серьезно, и это называется идеология. И очень грамотная идеология.

В американском кино есть и проститутки, и наркоманы, и нехорошие люди, и коррупция, и преступники. Но там существует нечто такое, что перешагнуть нельзя: уважение к своей стране, уважение к своему народу, уважение к закону. И всегда появляется полицейский рано или поздно, который, рискуя жизнью, спасает. Это не значит, что всегда так.

Но американцы, которые доказывают, и американская власть, которая доказывает, что она защищает своего гражданина на любой территории, в любой точке земного шара, это дает людям надежду, что они не зря живут.

Они гордятся тем, что живут в великой стране. (VI, 2)

(2001)

Америка следует своему кино.

Американцы похожи на героев своих фильмов. Но не народ создал это кино, а кино создало этот народ – с невероятной наивностью и верой в происходящее на экране и с абсолютным отсутствием необходимости какого бы то ни было объяснения психологических ситуаций. Только что убили восемь человек и тут же, на месте преступления, занимаются любовью. Или почему-то никого не волнует, почему у героя никогда не кончаются патроны, сколько бы он ни стрелял?

Кино вывело американцев из кризиса 1930-х годов. Оно создало иллюзию, сказку, мечту, и народ последовал этой мечте, положив ее в основу своей страны. Теперь уже не важно, кто следует за кем, кино за страной или страна за кинематографом.

Как и в жизни, в этом кино есть все: добрый и злой, есть вампир и есть проститутка, есть убийца, но в конце фильма либо шериф, либо просто полицейский, либо губернатор накажут Зло. Офицер выполнит долг, а семья останется основой жизни.

Чем не свод кодекса строителей коммунизма? (II, 36)

(2001)

Американские художники, по крайней мере кинематографисты, сделали американское государство.

Через образы, созданные в американском кино, воспринимается образ Америки, как в этой стране, так и во всем мире.

Удивительно слаженная система взаимоотношений государства и художников… (I, 84)

(2002)

Подумайте еще вот о чем: откуда весь мир знает о великой Америке?

Только из голливудских фильмов!

США сумели заставить всех людей на планете поверить их легенде, их мифу о самих себе. Голливудское кино фактически создало «непобедимую и легендарную Америку», и теперь реальная Америка изо всех сил пытается соответствовать своему образу на экранах. При всей громогласно декларируемой свободе слова Америка про другие страны посредством кино может сказать все, что угодно, а возможности достойно ответить практически ни у кого нет. (I, 89)

(2010)

Америка не страна.

Америка – это проект. Успешный коммерческий проект. (II, 64)

АМЕРИКАНЦЫ

(1992)

Американцы совершили с миром некое тихое и не тихое насилие, внедрив в сознание многих эгоистическую идею, что только то, что интересует их, может интересовать других.

Именно здесь лежит граница между ними и нами, между Америкой и Евразией. (II, 24)

(2001)

<После событий 11 сентября в Америке> возникла цензура. И ряд картин закрыт. И возникает вопрос о непоказе фильмов, разлагающих патриотические чувства американцев.

Мы же в подобной ситуации возмутимся, и в том же Союзе кинематографистов мгновенно соберем «Пленум по свободе слова». Потом нас сломают или не сломают; кто-то уйдет в несознанку…

Американцы же отправятся по намеченному пути спокойно и ясно… Сейчас американцы всё с наслаждением выполнят и не будут ощущать над собой насилия, поскольку «это нужно сегодняшней Америке». Они раскупили флаги, противогазы и антибиотики – потрясающе! (I, 82)

(2002)