Публикации на портале Rara Avis 2015-2017

Конечно, экономика фантастов и каэспэшников была различной — искусства были разными, но история их возвышения и последующего упадка, увы, никем не описана.

О, какие там бы были драмы! Какие поучительные рассказы! Притчи, объясняющие практически всё — от первоначального накопления капитала до прошлых и нынешних политических безумств, от импорта литературных стилей до состояния современного кинематографа.

Это тот самый предмет, который и называется социологией литературы, и которому так много времени уделяли теоретики в двадцатые годы прошлого века.

И вот, двери гетто оказались незапертыми.

Фантасты вышли из них, озираясь, и обнаружили, что пресловутые элемент необычайного пророс повсюду. Оказалось, что никакой монополии фэндома на жанр нет, вольный ветер литературы веет, где хочет. Причём это касалось и литературы развлекательной, того что с некоторым пренебрежением звалось «массовой культурой», и того, что звалось культурой высокой.

На фантастических конвентах ещё пытались номинировать на премии какого-нибудь Пелевина, но было понятно, что это было как-то неловко.

А истории с элементом необычайного продолжили свою жизнь, распространившись повсеместно.

Высокий имущественный статус писателя сменился необходимостью выбирать между двумя стратегиями — быть клоуном или сценаристом[36]. Где клоун — писатель, постоянно находящийся в контакте с аудиторией, высказывающийся на совершенно разные темы и в разных форматах, а сценарист — не всегда публичный работник в межавторских проектах (часто под псевдонимом) и сочинитель в буквальном смысле сценариев. Он, как правило, обезличен, зато его работа «гарантированно востребована» — с известными оговорками.

Не только фантастика, но и весь современный литературный процесс описывается через движение и развитие этих двух стратегий.

Три кита фантастики — утопия, фэнтези и научная фантастика переопределили свои места согласно читательскому спросу, но, по сути, дела мы имеем с двумя типами литературы — древний развлекательный сюжет и маргинальные эксперименты.

В итоге оказалось, что чёткое разделение жанров занимает только участников схоластических споров и тоскующих о былом величии фэнов. Остальные удовлетворяются тем жанровым делением, что проводят в жизнь работники книжных магазинов. Они и расставляют по разным полкам: «Город Солнца» — вот сюда, «Гулливера» — туда, а «Битву с космическими пауками» (это название ещё пригодится) — на эту полочку.

Итак, научная фантастика, фэнтези, альтернативная история, фэндом, межавторские проекты…

Нам эти термины понадобятся для продолжения разговора.

15.02.2016

​Прозёванный гений (о Лескове и его месте в русской литературе)

Мы во всю мочь спорили, очень сильно напирая на то, что у немцев железная воля, а у нас её нет — и что потому нам, слабовольным людям, с немцами опасно спорить — и едва ли можно справиться. Словом, мы вели спор, самый в наше время обыкновенный и, признаться сказать, довольно скучный, но неотвязный.

Николай Лесков, «Железная воля»

(фрагмент картины «Портрет Николая Лескова» работы Валентина Серова, 1894)

Поэт Георгий Шенгели вёл дневник. В нём он сделал много чрезвычайно важных для истории литературы записей, а вот 28 декабря 1950 года скорбно написал о смерти писателя Сигизмунда Кржижановского.

«Прозёванным гением» назвал его Шенгели.

А Николая Лескова назвал прозёванным гением Игорь Северянин — прямо так и написал: «Достоевскому равный, он — прозёванный гений»[37]. Правда, он ещё назвал Лескова «надпартийным» и употребил вообще много разных эпитетов.

В том-то и дело, что у нас прозёваны и неглавные писатели, и знаменитости.

Особая беда в том, что хоть гениев у нас много, но и прочитаны они неловко, часто из-под палки, и оттого — со странным результатом.

При этом наше Отечество, несмотря на рекламируемую разнузданность, всегда было склонно к табели о рангах.

И довольно много писателей, в шутку и всерьёз расставляли своих предшественников и современников по клеткам этой таблицы.

По всему выходило, что надо всеми царит один генералиссимус Пушкин, за ним идут маршалы — Толстой и Достоевский, а потом уже начинается какая-то чехарда генеральских погон, путающихся вовсе с полковничьими. Лесков при этом оказывался в генералах, но и то — не на первых местах.

Он был мягко исключён из высших должностей в нашей суровой общественной табели.

Меж тем, Лесков едва ли не равный Толстому с Достоевским писатель.

Впрочем, это, конечно, сильное утверждение.