Публикации на портале Rara Avis 2015-2017

Вместо того что Лесков называл Zahme Dressur есть только «Wilde Dressur, вот этим манером — огнём и железом». Как бы криво не действовал чиновник, это не оправдание для кривизны прогрессивного человека — иначе чем он от этого чиновника отличается?

Иначе он не либерал-прогрессист, а просто ждущий вакантной должности такой же чиновник. И всё равно — как начнутся разногласия среди прогрессивных людей, так сразу их товарищи кричат о суммах из жандармского бюджета.

Это ещё и повод к внутреннему рассуждению о личной ответственности за собственные высказывания и обвинения. Вот у тебя зажат в руке камень — подумай сначала, повремени.

А так-то, конечно, Лесков рассказал о каком-то глубинном свойстве людей, той объединительной травле, которая людям свойственна. Что поделать с этим человеческим качеством — решительно непонятно.

Разве что о нём постоянно помнить.[45]

Один из томов лесковского собрания сочинений сожгли по указанию главного управления по делам печати. В царское, старорежимное, оговариваются источники, время. И эти источники намекают, что, несмотря на изменившуюся обстановку, в этом сожжении есть некий неясный почёт.

Всё это не анекдот.

И история Левши — не анекдот, хотя в манере анекдота про Левшу сняты фильмы и написаны книги. Даже у Замятина есть свой вариант «Блохи», не первая и отнюдь не последняя история об этих насекомых в литературе. Она всего лишь иллюстрация столкновения Запада и Востока, порядка и ужаса, которые на самом деле навсегда перепутаны, как следы блохи на человеческом теле.

Блоха — известна, она миф, живущий отдельно от Лескова.

А прозёванный Лесков рядом, протяни только руку, откроются тебе горы и пропасти русской жизни.

16.02.2016

Сайнс fiction (о научной фантастике)

В фантастических романах главное было радио. При нем ожидалось всеобщее счастье… Радио уже давным-давно есть, а счастья все еще нет.

Илья Ильф. Записные книжки.

Понять, настоящая ли научная фантастика (ещё говорят — «твёрдая», hard science fiction)[46] перед тобой — не всегда легко.

Это в прежние времена можно было давать определение через деталь — есть звездолёт, так это научная фантастика. Большая Советская Энциклопедия и вовсе предвидела всё то, что сейчас называют этими словами, так: «Апология бандитизма и одновременно полицейской службы, картины войн и гибели цивилизации в результате применения атомной энергии — таковы излюбленные темы буржуазной научно-фантастической литературы»[47].

Настоящая научная фантастика — та, в которой невероятное крепко прикручено к научной идее, и при этом является основным двигателем сюжета.

То есть существуют романы, что принимают за научную фантастику — к примеру, действие действительно происходит в звездолёте. Гремин тронул Лидию за ворот скафандра и всё заверте… Но мы вдруг обнаруживаем, что и конструкцию романа, и все отношения можно легко переместить на пиратский корабль: звездолёт превращается в парусник, планеты — в острова, скафандры — в камзолы, и вот уже Грей обнял Лидию на верхней палубе и всё заверте…

Неважно, когда разворачивается сюжет — в будущем или прошлом.

Главное, что движителем сюжета является не похоть Лидии и Гремина, а некий феномен науки — расширение газа при нагревании, радиоактивность, движение планет в неастрологическом смысле, гравитационная волна, что-то ещё… Именно этот фактор толкает вперёд сюжет и определяет то, как люди живут в новых для себя обстоятельствах. Множество сюжетов существует в мирах стимпанка и дизельпанка — соответственно во второй половине XIX века или в середине XX — где всё крутится вокруг того, что спокойно используется сейчас. Или могло бы использоваться сейчас.

Много лет назад, в 1929 году, вышел сборник «Литература факта» ЛЕФа («Левого фронта искусств»).

В нём была, в частности, программная статья Сергея Третьякова[48] под названием «Биография вещи». Там Третьяков писал вот что: «Итак, не человек-одиночка, идущий сквозь строй вещей, а вещь, проходящая сквозь строй людей, — вот методологический литературный приём, представляющийся нам более прогрессивным, чем приёмы классической беллетристики.

Такие книги, как Лес, Хлеб, Уголь, Железо, Лен, Хлопок, Бумага, Паровоз, Завод — не написаны. Они нам нужны и могут быть выполнены наиболее удовлетворительно только методами „биографии вещи“.

Больше того, самый человек предстанет перед нами в новом и полноценном виде, если мы его пропустим по повествовательному конвейеру, как вещь. Но это случится после того, как читательское восприятие, воспитанное беллетристикой, будет переучено на литературе, построенной по методу „биографии вещи“»[49].

Собственно, Третьяков излагает принцип научной фантастики — только надо «вещь» заменить на «научный феномен».

У научной фантастики было несколько жизней.