Публикации на портале Rara Avis 2015-2017

В известном романе писателя Толстого героиня смотрит на своего мужа сзади, и обнаруживает, что у него очень неприятные уши. Это Анна Каренина, и в этот момент, когда уши мужа кажутся ей неприятными, она осознаёт, что разлюбила его.

Так, слушая истории про большой спорт, рассказанные мелкими и крупными чиновниками, рассказанные, в общем-то, во славу этого спорта, я понял, что спорт этот мне ненавистен. Не было мне теперь интересно, что нарисовано на диаграммах и кто больше притащит на родину круглых свидетельств своей фармакологии. И не в том даже дело, что кого-то поймают или не поймают на этом — люди на планете примерно одинаковы, но сам принцип химического спорта мне чужд.

Один высокий человек, будучи расстроен недобором золота из олимпийского месторождения, сказал, что отныне мы должны теперь побеждать очевидным образом, чтобы нас было невозможно засудить. То есть прибежать на минуту раньше, прыгнуть на метр дальше, и приплыть на корпус впереди. Он не понимал, что Олимпиада давно соревнование структур, и главное в нём — не то юристы, не то химики, а счёт идёт на сотые доли секунды и миллиметры. И в результат уже включаются совсем случайные параметры вроде порыва ветра или капельки воды. Сражение идёт между разрешёнными пузырьками и неразрешёнными пузырьками.

Спортсмен, спасший несколько десятков человек из утонувшего троллейбуса, куда больше воодушевляет людей, чем многократный олимпийский чемпион, доживающий на кресле-каталке. Поп-звезда, что развлекала народ и подорвала здоровье наркотиками, сочувствия не вызывает. Но отчего должен вызывать сочувствие спортсмен, ставший частью развлечения публики и окончивший свои дни инвалидом?

Сдаётся мне, что возможности организма уже исчерпаны, а у публики, сидящей у телевизора, ещё есть деньги.

Таков конец эпохи бронзовых богов.

Будь моя воля, я бы сделал олимпийское, да и прочее профессионально-спортивное движение частным.

Не надо этих государственных непрозрачных проектов — только за свои, по народной подписке, через акционирование, а за государственный счёт — исключительно бесплатные бассейны, дворовые площадки и гимнастику для пенсионеров. Впрочем, тут советовать сложно — все советы по переустройству общества или хотя бы РАБКРИНАа выходят боком. Я надеюсь на физическую культуру, а именно с ней на моей Родине дело обстоит очень печально. Я бы даже сказал так — современная городская цивилизация вообще направлена не на потребление физической культуры, а на потребление спорта. Оттого слышать я не хочу унылых криков «Даёшь Олимпиаду!» или «Засудили! Подставили! Обвинили! Нас не любят!».

Поэтому я хочу прочь от этих олимпийских колец, от разрешённых и запрещённых пузырьков, от миллионеров с подорванным здоровьем, я уже увидел, какие у них всех уши.

Кстати, вдруг оказалось, что истории с Олимпиадой — и той, недавней, в Сочи, и будущей в Бразилии — стала напоминать историю с Первой мировой войной. То есть тот эпизод, когда все социалисты разделились на «оборонцев», что были сторонниками войны и, понятно, победы в оной, и «пораженцев», которые были, соответственно, наоборот.

С первыми как-то понятнее, а вторые, среди которых были большевики, рассчитывали, что чем хуже, тем лучше, потерпев поражение, царизм падёт, и начнётся что-то новое, поинтереснее нынешнего. Ровно тоже самое я наблюдаю и сейчас — одни желают всяческих конфузов устроителям игр, провалов почвы и наводнений, а о поражении российской сборной и говорить не приходится. Другие верят, будто всё завершится непременным триумфом, и мы все заплачем под звуки гимна, глядя на поднимающийся трёхцветный флаг над Дарданеллами… то есть, над олимпийским пьедесталом. В этой борьбе хочется занять какое-то спокойное место где-то под булгаковским абажуром, у теплой печки на Андреевском спуске.

Тут снова начинается литература.

И русская литература оказывается мудрее, чем русские досужие разговоры.

Потому что, если внимательно вчитаться в тот самый рассказ Юрия Казакова, то становится понятно, что воспоминание о красавцах-атлетах приходит к нему в Мезени, во время игры в футбол.

А играет не сборная, а простые матросы: «А что было за поле! На нём не было ни боковых линий, ни штрафных площадок, ни центра… Все оно было усыпано щепками, опилками, покрыто торфяными кочками. По полю в разных направлениях задумчиво перебегали собаки. Иногда они садились и, не обращая внимания на игру, следили за другими собаками, приближающимися к ним с противоположной стороны.

Не было и болельщиков, только ребята ездили скособочившись, подсунувшись под раму, поднимаясь и опускаясь на педалях, — ездили по полю на велосипедах, следя за игрой.