Публикации на портале Rara Avis 2015-2017

А игра между тем налаживалась. Она приобретала осмысленность и наливалась тем нервным током, который до конца позволяет игрокам выдерживать высокий темп. И было все, что бывает, когда играют мастера: были прорывы, молниеносные броски, были прекрасные точные передачи, удары головой и комбинации. Правда, было все это не на том уровне, на каком бывает у мастеров, но что из того! И еще была та корректность в игре, то безусловное и мгновенное осознание своих ошибок, которые редко можно встретить у мастеров».

Так, собственно, жизнь побивает нежить казённого спорта. Не запрещая его, а отодвигая в сторону: живи без нас.

01.08.2016

​Правильно положенная карта (об Андрее Балдине)

Балдин А. Новый Буквоскоп, или Запредельное странствие Николая Карамзина. — М.: Бослен, 2016. — 272 с.

На самом деле Балдин создал не просто книгу, а общее действо из выставки в Ульяновске, своих лекций, мультфильмов (это теперь зовётся анимацией), и, собственно, текста, что напечатан и снабжён ворохом прекрасных иллюстраций.

Всё это связано с Карамзиным, которому в этом году юбилей размером в два века с половиною.

Карамзин двинулся в Европу в конце XVIII века. Сейчас Балдин повторил его путь — чем-то этот высокий человек, архитектор и художник, напоминает Жака Паганеля. А дело не в том, что Паганель — комический персонаж, а в том, что он останавливается, когда другие персонажи бегут. Они боятся погони, в затылок им дышат преследователи. В этот момент Паганель наклоняется к обочине и рассматривает цветок.

Паганель видит то, на что другие не обращают внимания.

В этой роли Балдин совершенно прекрасен.

Раньше он написал книгу о «Войне и мире».

Впрочем, книг у него много.

Теперь он рассказывает о Карамзине — это история, начатая в книге «Протяжение точки». Перед читателем не просто рассказ о Карамзине, а особая история литературы, которая состоит из бумажного облака, линий на карте и всё в ней определяется движением в пространстве.

Балдин выстраивает свою теорию литературы как архитектор. А архитектор, согласно определению, «надзирающий над устойчивостью».

И вот в его истории Карамзин вступает в пределы немецкого языка — разлинованный мир.

Путешественник Карамзин ироничен.

Архитектор-следопыт много пишет о разочаровании Карамзина. Ведь русские писатели чаще всего восхищаются Европой. Этому два источника — во-первых, восхищение туриста чужим бытом. Дороги за границей становятся лучше, и кибитку не так трясёт. Меньше грязи, и пейзаж перестаёт быть монотонным — что радует глаз.

Балдин А. Новый Буквоскоп, или Запредельное странствие Николая Карамзина. — М.: Бослен, 2016. — 272 с.

Во-вторых, вырвавшийся за границу русский человек ощущал нечто вроде подвига. В середине прошлого века будущие писатели, действительно совершили довольно много подвигов, медленно продвигаясь по Европе. Схожая ситуация была и в начале девятнадцатого века. Но и обычное, частное путешествие за кордон ощущается как превозможение пространства.

Вроде бы могли не пустить, или могли не впустить — ан нет, вот он я. И Европа вокруг.

Балдин говорит о неожиданных превращениях Карамзина, о том, как он писал письма в дороге, а письма не получались, и вот он переписывал их наново. Сообщения домой были чем-то большим, чем просто сообщения: будто птенец сидел внутри скорлупы письма и нетерпеливо пробивал её клювом. В Женеве, как говорит смотрящий за Карамзиным, из этого постоянного переписывания закончился один русский язык и начался другой.

Выход за пределы бытового языка всегда начинает новую литературу. Она рождается в яростных спорах неупорядоченных слов. Пушкин — Шишков, Шишков — Карамзин, всё спорит друг с другом — не открыто при встрече, а текстами и мнениями.

Магия слова у Балдина оборачивается магией пространства. Книга превращается в мастерскую метафор.

К автору иногда придирались, отстаивая литературоведческую точность. Но это всё равно что придираться ко Льву Гумилёву с точки зрения верности букве истории.

Жак Элиасен Франсуа Мари Паганель тоже ошибался много, но ошибки его служат топливом для сюжетного мотора.

У нас иная польза — перемещение в пространстве, поперёк линий магнитного поля Земли, заставляет работать какую-то причудливую динамо-машину сравнений. В книгах Балдина, кстати, полно иллюстраций, на которых изображены странные машины родом из века парусов и века пара, того времени, когда к экспедиционным отчётам прикладывали не фотографии, а гравюры.

Если привязать историю литературы к географии, то можно сделать массу открытий — иногда отчаянных, а иногда — осторожных. Но связь между двумя понятиями очевидна — путешествие всегда превращает писателя. Человек гор собирает буквы иначе, чем человек степи, моряк конструирует текст по-другому, нежели охотник. Не в происхождении дело, а во внутреннем состоянии человека с буквоскопом.