Публикации в журнале «Нева»

Только много позже выяснилось, с чего началось это всеобщее заблуждение. Оказывается, в 1915 году некий В. Андерсен в одном из номеров журнала «Столица и усадьба» опубликовал интригующий материал о событиях «революции 1762 года», когда супруга императора Петра III Екатерина Алексеевна, свергнув с престола своего мужа, направлялась из Петергофа в Петербург для восшествия на царство. На границе города, у старого деревянного верстового столба, она останавливалась для краткого отдыха. Собранные барабанным боем солдаты Измайловского полка присягнули на верность новой императрице. Екатерина проследовала дальше, а место это на некоторое время было забыто.

О нем вспомнили только через 12 лет, при замене пришедшего в ветхость деревянного столба на мраморный, исполненный по проекту Ринальди. Тогда-то, рассказывает Андерсен, на одной из плоскостей новой верстовой пирамиды и установили бронзовую доску с надписью: «Императрица Екатерина останавливалась на сем месте…» и так далее. Доска эта в конце XIX века была будто бы утрачена, о чем долгое время напоминали оставшиеся с тех пор крепежные болты.

Затем история приобретает почти детективный характер. Уже в наше время случайно была обнаружена фотография, сделанная в 1930-х годах, на которой была отчетливо видна утраченная доска. На доске легко прочитывалась надпись: «Сооружен в царствование Екатерины II по дороге в Петергоф в 83½ саженях от этого места». При дальнейшем исследовании этой истории оказалось, что доска с таким сенсационным текстом появилась только в 1870-х годах. В то время от Покровской площади в Нарвскую часть Петербурга проводили конную железную дорогу. Для этого пришлось расширить Петергофский проспект, перестроить Старо-Калинкин мост и перенести верстовую пирамиду на новое место. Она мешала движению конки. Но так как при переносе верстовой столб переставал быть в буквальном смысле верстовым, то об этом и сообщили «отцы города» на бронзовой доске.

Есть, впрочем, и другая легенда о появлении верстового столба на современном месте. Будто бы во время демонтажа верстового столба на левом берегу Фонтанки по городу распространились слухи о том, что «столб оказался не у дел» и его собираются выбросить. Слухи дошли до известного владельца карамельной фабрики Ландрина. Он бросился в городскую управу. «Если вам столб не нужен, — будто бы взмолился он, — отдайте его мне». С ним неожиданно согласились. Столб отдали, и Ландрин установил его на границе сквера, только что разбитого им на собственные средства.

Так или иначе, но знаменитый Верстовой столб утратил почетный мемориальный статус как памятник восшествия на престол, был изгнан со страниц краеведческой литературы и ныне пребывает в качестве обыкновенного сооружения малой архитектурной формы. Впрочем, память о его недавнем мемориальном прошлом не исчезла. Она сохраняется в петербургском городском фольклоре, каждый раз возвращая нас к легендарным трем июньским дням горячего лета 1762 года.

«Дщерь Петрова» — императрица Елизавета

№ 8, 2009 г.

Январь 1725 года оказался для России трагическим: умирал первый российский император, «отец Отечества» Петр Великий. Но этот же месяц стал еще и драматическим для страны на весь оставшийся XVIII век: Петр не оставил завещания. То ли не успел, то ли не смог найти достойного продолжателя своего дела. Мучительные раздумья о наследнике не давали покоя давно. Передать власть своему старшему сыну от первого брака царевичу Алексею он категорически не желал, не без оснований полагая, что тот вновь развернет Россию на Восток, погубив все, что удалось сделать ему за годы царствования. Надежды на второго сына, рожденного от Екатерины, маленького Петра Петровича не оправдались. В четырехлетнем возрасте тот неожиданно умирает. Сохранилась легенда, как во время его отпевания в Троицком соборе среди гробовой тишины вдруг кто-то крикнул: «Петр, твоя свеча погасла!» И это было похоже на правду. Надеяться больше было не на кого. Вот почему, если верить фольклору, перед самой кончиной Петр слабым голосом потребовал аспидную доску и непослушной рукой нацарапал на ней два слова: «Отдайте все…» Дальше рука не повиновалась. Не было сил. А может быть, дело было вовсе не в силах, и могущественный монарх в последнюю минуту жизни вдруг понял, что «отдать все» некому?