Публикации в журнале «Нева»

Словосочетание «Белая ночь» давно стало крылатым и многозначным. Еще в XIX веке известный исследователь русской фразеологии М. И. Михельсон в работе «Ходячие и меткие слова» дает иносказательное значение этой идиомы: «Белая ночь» — в смысле «бессонная ночь». В то же время, если верить одному из пушкинских героев, «в Петербурге нравственность гарантирована тем, что летние ночи светлы, а зимние холодны». В низовой фольклорной культуре использование фразеологизма «Белая ночь» приобрело еще более расширительный и постоянный характер. В трудные, кризисные или стрессовые периоды существования города принято было говорить: «Белые ночи и черные дни Ленинграда». Ленинградцам памятны годы, когда для сохранения месячного фонда рабочего времени при пятидневной трудовой неделе одна из четырех суббот в месяц объявлялась рабочей. Тогда Ленинград называли «городом белых ночей и черных суббот». «Белыми ночами» в обиходе называют бледный, испитой, слабозаваренный чай. В 1960-е годы среди ленинградцев получил распространение коктейль из коньяка и шампанского, который окрестили «Белая ночь». Причем в зависимости от долевого участия того и другого компонента коктейль мог быть трех категорий, хорошо понятных как по ту, так и по другую сторону буфетных стоек: «Белая ночь-I», «Белая ночь-II» и «Белая ночь-III».

Надо сказать, в стремлении монополизировать белую ночь петербуржцы добились невероятных успехов. Они уверены, что даже французы специально для петербургских белых ночей придумали термин «серый жемчуг», по-французски: «gris perle», что в буквальном переводе означает «жемчужно-серый цвет». И, наконец, самое невероятное. Если верить словарю русских личных имен Н. А. Петровской, изданном в 1966 году, Белая Ночь — это женское имя. Остается надеяться, что в данном случае белая ночь — петербургская.

В начале XX века в Москве вышел двухтомник «Опыт русской фразеологии» уже известного нам М. И. Михельсона, в котором автор, наряду с другими устойчивыми фразеологизмами дает и такие понятия, как «петербургский климат» — в смысле «нехороший, нездоровый» — и «петербургская погода» — в значении «нездоровая, переменчивая». Это давнее наблюдение время от времени подтверждается фольклором весьма отдаленных от Петербурга регионов. Однажды на Кавказе автору этих строк довелось выслушать традиционное признание горцев в любви к их ленинградским братьям. Сделано это было в обыкновенной фольклорной форме: «Любим мы вас, ленинградцев, но никак не можем понять, как вы живете на одну зарплату и дышите не воздухом, а водой». Если бы они еще знали, что в XIX веке рафинированные предки этих самых невзыскательных ленинградцев не только предпочитали душному летнему городу влажную прохладу болотистого балтийского взморья, но еще и кичились этим! В петербургском фольклоре сохранилась пословица: «Подышать сырым воздухом Финского залива». Понятно, что здесь больше насмешливой самоиронии, чем медицинского смысла, и петербуржцы на этот счет не заблуждались. «Жить в Петербурге и быть здоровым?!» — успокаивают они сами себя, и кашель на память о петербургской погоде называют «сувенир из Петербурга».

Надо отметить, что при всем при том истинные петербуржцы всегда находили очарование даже в таком времени года, как осень. И когда она наступала, они с нетерпением ловили всякую возможность походить по вытканному золотом ковру опавших листьев в пригородных садах и парках. По воспоминаниям Д. С. Лихачева, среди петербуржцев это называлось «пошуршать листвой».

Иногда оценка петербургского климата приобретает легкую политическую окраску. Придавать особенное значение этому не следует. Так уж случилось исторически, что абсолютная, полярная противоположность петербургского морского климата и московского континентального, олицетворявшего в глазах петербуржцев восточную, азиатскую составляющую вековых традиций России, всегда являла собой известный соблазн для рискованных противопоставлений как в Москве, так и в Петербурге: «В Москве климат дрянь, в Петербурге еще хуже».

Но если смена времен года, как правило, вызывает в человеке радостное чувство ожидания перемен: зимой — весны, летом — сбора урожая, осенью — времени свадеб и отдыха, то приближение конца одного и начала нового столетия вызывало чувство тревоги, а то и страха. Город будоражили старые и возникали новые пророчества о неминуемом конце Петербурга. Особенно популярным на рубеже XIX и XX столетий было пророчество одной итальянской предсказательницы о мощном землетрясении, во время которого дно Ладожского озера поднимется, и вся вода колоссальной волной хлынет на Шлиссельбург, а затем, все сокрушая и сметая на своем пути, достигнет Петербурга. Город будет стерт с лица земли и сброшен в воды залива.