Публицистика

Не было и болельщиков, только ребята ездили скособочившись, подсунувшись под раму, поднимаясь и опускаясь на педалях, — ездили по полю на велосипедах, следя за игрой.

А игра между тем налаживалась. Она приобретала осмысленность и наливалась тем нервным током, который до конца позволяет игрокам выдерживать высокий темп. И было всё, что бывает, когда играют мастера: были прорывы, молниеносные броски, были прекрасные точные передачи, удары головой и комбинации. Правда, было все это не на том уровне, на каком бывает у мастеров, но что из того! И ещё была та корректность в игре, то безусловное и мгновенное осознание своих ошибок, которые редко можно встретить у мастеров»[24].

Так, собственно, жизнь побивает нежить казённого спорта. Не запрещая его, а отодвигая в сторону: живи без нас.

2022

Слово о спортивном подвиге [25]

Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду? Так бегите, чтобы получить.

(Кор. 9)

Не так давно мне напомнили о героических спортсменах, которые с разорванными мышцами или сломанными ногами завершают соревнование. И это был (в устах телевизионного рассказчика) подвиг, сравнимый с военным. Спорт моей юности действительно был составляющей Холодной войны. После битв на поле боя взвивался флаг победителей, и давали государственные награды.

Ещё тогда я слышал о спортсменах, что превозмогая боль, всё же выполнили поставленную командованием задачу. Меня, правда, пугали все эти истории про наших гимнасток с переломанными костями, что становятся подростками-инвалидами.

Потом оказалось, что культ спортсмена с перебитыми ногами, заканчивающего дистанцию есть везде, причём даже сейчас. Словенская лыжница влетела в дерево, переломала рёбра и повредила лёгкое, но получила на Олимпиаде бронзу. На родине ей дали какой-то орден. Олимпийская медаль по дзюдо добыта спортсменом со сломанной рукой. Полька с травмой ноги выиграла золото. Ну и американцы — не исключение. Собственно, та телевизионная голова рассказывала про Кэрри Страг, которая, несмотря на травму лодыжки, вышла к брусьям и заработала свои олимпийские баллы. Клинтон её поздравил, она стала национальным героем, «снялась для обложки журнала “Sports Illustrated” и появляясь со всеми членами команды на коробке быстрых завтраков “Wheaties”». Судя потому, что эти коробки завтраков упоминаются во всех биографиях гимнастки, это что-то вроде ордена (да, я знаю про традицию изображений на американских коробках, это была ирония, но вообразите фантастику будущего, где вместо государственных наград будут давать месяц покрасоваться на упаковке, а уж кто спас мир, тому — полгода). Пишут, что Страг «В Вашингтоне устроилась штатным помощником в Управление Президентской студенческой перепиской США. В следующем году перешла на работу в канцелярию Генерального Советника в Министерстве финансов, а в марте 2005 года получила назначение в Управление Министерства юстиции по делам несовершеннолетних и профилактики преступности», — не знаю, символ ли это успеха, но явно жизнь удалась.

Впрочем, мне интересна не награда, а то, как устроено восприятие поступка.

Я начал перекладывать профессиональную травму на разные профессии и обстоятельства и размышлять о том, как мы воспринимаем героическое. Погибнуть, вынося ребёнка из пламени, безусловно сертифицированный подвиг. А вот погибнуть на беговой дорожке, упав после финишной черты — подвиг или нет?

Чем травма такого рода отличается от травмы, наносимой химпрепаратами. Представьте человека, что ради спортивной победы съел массу таблеток, вредных для здоровья — структура этого события практически такая же. А вот миллионер в своей погоне за миллиардом преуспел, но нажил себе невроз или, к примеру, инфаркт. Аналогична ли эта производственная травма олимпийской? Тоже ведь человек выиграл в конкурентной борьбе, сжав зубы, бился с равными себе, а то и превосходящими по силе противниками, и получил свой приз. Да и доходы у многих спортсменов тоже миллионные — футболист за сезон зарабатывает несколько Нобелевских премий.

В чьей-то системе координат это ненужная жертва, а в другой — нормальная. Ну, в античности умирали и не за такое. Конечно, существуют и другие шкалы ценностей, кроме моей. Они предполагают служение своему делу — развлечению публики — столь важным, что оно стоит и здоровья, и самой жизни. Можно заменить спортсмена на актёра, и тогда жертва даже мне кажется более осмысленной. Это давно поэтизировано: «Ах, он, уже с остановившимся сердцем, договорил свой монолог…» — и проч., и проч. Если же превратить героя в военнослужащего, то идея риска жизнью и здоровьем и вовсе окажется обыденной.