Пучина боли

Так что я не стала звонить маме. Я сразу отправилась к себе в пансион и поставила новый диск «Радиохэд».^[42] Сидела на краю кровати и слушала его, с начала до конца.

— А о чем вы в это время думали?

— Ни о чем. По-моему, я тогда вообще ни о чем не думала.

— Как вы себя чувствовали?

— Хорошо. Ну, то есть лучше. Как будто… ну не знаю… как будто огромное резиновое кольцо, которое меня все время сжимало и выдавливало из меня жизнь, вдруг разжалось. И я снова могу дышать. — Она изучающим взглядом посмотрела Беллу в лицо. — С чего бы это, а?

— Ну, ведь в каком-то смысле он вам нравился, помните?

— Наверное, да.

— Он был очень притягательным. Он добился того, чтобы вам понравиться, чтобы вы ему доверяли. Он возил вас по всяким замечательным местам.

— Это правда. Он меня возил в «Волшебный мир».

— И посмотреть на Музыкальный парад,^[43] вы мне сами рассказывали. Такие вещи не могут не понравиться девочке.

— Но мне совсем не поэтому стало хорошо, после того как я его встретила.

— А почему же? Вы можете мне сказать?

Разумеется, он сам знал почему. Мелани увидела своего отчима, и в результате с ней, скорее всего, произошли две вещи. Во-первых, его масштаб сократился до нормального: в ее воображении он перестал быть гигантским монстром. Он стал обычным человеческим существом, мужчиной, который покупает батарейки в радиоотделе, который садится в машину на стоянке, подобно всем остальным. Это было хорошо, Белл мог с этим работать. Это не был тот рецидив, которого он опасался. Но было и еще что-то: сейчас она как раз пыталась это выразить.

— А ваш отчим вас видел? — поинтересовался он. — Вы сказали, что последовали за ним на стоянку. Он видел вас?

— Нет. — Сказано с подчеркнутой уверенностью. Без малейших признаков сомнения.

— Вы видели его, но он вас не видел. Что вы в связи с этим почувствовали?

— Что у меня есть перед ним какое-то преимущество.

Белл кивнул.

— Я как будто наблюдала за птицей или еще за кем-то таким. Но при этом я чувствовала страх. Сердце у меня стучало, я говорила. Но какая-то часть меня совсем ничего не боялась. И вообще часть меня чувствовала себя очень неплохо.

— Как будто бы он был птицей, — проговорил Белл, — а вы были как…

— Кошка, — закончила она.

— Охотник, — произнес Белл.

— Именно так. В кои-то веки не за мной охотились, а я охотилась.

Она откинулась в кресле, довольная собой, расслабленная, с раскрытыми ладонями. Пусть насладится триумфом. Понятно и то, что у нее, возможно, даже созрел план атаки. Совершенно не в ее характере. Впрочем, это не изменит конечного результата. Искусство психотерапии — в том, чтобы помочь пациенту увидеть возможности, которые перед ним открываются, и позволить ему выбрать правильную.

Белл мог бы мягко привести ее на грань пропасти, чтобы она сама увидела: о да, еще один шаг — и все страдания прекратятся. Чтобы этого добиться, он должен сохранять спокойствие, хотя биохимия гнева снова заставила его сердце биться учащенно, а его дыхание стало быстрым и неглубоким. Перед ним возникло яркое видение: как он шлепает Мелани по лицу, как на ее щеке алеет след от его ладони; но он сделал глубокий вдох-выдох и взял себя в руки.

— Вы сейчас думаете о том, чтобы начать каким-то образом охотиться на вашего отчима?

— Вот мы сейчас тут с вами сидим, и я начинаю на него чудовищно злиться. Мне не помешало бы услышать от него извинения. Чтобы он как-то признал, что сделал мне больно.

Довольно скромные притязания, если учесть, что Мелани уже рассказала ему такие вещи, за которые ее отчима можно было бы на годы посадить в тюрьму. Если она решила стать охотницей, она может и добиться извинений, и неплохо отомстить. Но в итоге уменьшится ее собственное чувство вины, депрессия ослабнет, так не годится. Она станет всего лишь вечным нытиком, обузой для окружающих. Пока он позволит ей поболтать о письмах, которые она может написать, о звонках, которые она может сделать, но им стоит более детально обсудить события ее детства.

— Наше время на сегодня почти истекло, — заметил Белл, когда поток ее красноречия наконец стал иссякать.

— Я знаю. Мне всегда делается паршиво, когда наш час заканчивается.

— Я хотел бы, чтобы к следующей нашей встрече вы обдумали две вещи. Во-первых, вы не принесли мне обещанную записку.

— Про самоубийство? Я о ней забыла. Ну, то есть когда я увидела отчима, я совсем перестала про нее думать.

— И стали думать о том, что вы могли бы ему сказать.

— До сих пор думаю.

— Мы можем об этом поговорить. Но прежде всего я хочу, чтобы вы написали эту записку. Если вы хотите преодолеть депрессию, очень важно выразить ее словесно. Нужно, так сказать, назвать чудовище по имени.

— Я это сделаю. Обещаю.

— И второе. Сейчас вам кажется, что вы получили перевес над своим отчимом, что вам, возможно, удастся вырвать у него извинение. Пожалуй, это было бы даже хороню. Я мог бы принести вам десяток учебников, где говорится именно это. Но давайте не будем торопиться.