Пуд соли, или 12 Шагов в «Северном сиянии»

Гудок и Мурзик появились на Первом доме почти одновременно в августе на закате лета ровно через год после пленения главного героя. Про первого из них Доктор был уже наслышан из восторженных рассказов Морозки и прочих бывалых реабилитян. Гудок – заслуженный ветеран реабилитационного движения, конкурирующий с Беготнёй по сумме бесполезно проведённого в центрах времени в первые дни, откровенно свистел, находясь в «междумирье» после внутривенного воздействия сильнодействующей бодрящей синтетики разных сортов. Он без умолку скороговоркой нёс какую-то бредятину о том, что он здесь ненадолго убедительно, по его мнению, обосновывая всем свою позицию, бесконечно метался по дому не в силах усидеть на месте. Несмотря на создаваемую им излишнюю суету и совершенно нелепые потуги обозначить свою значимость, в общем и целом, Гудок создавал благоприятное первое впечатление, находясь для своего весомого наркоманского стажа в великолепной физической форме, и отличаясь общительностью и опрятностью.

Его подобно Фигуре по весне на Втором доме практически сразу «кинули на прорыв», а именно на рытьё новой выгребной ямы под сортир. Там же трудился временно разжалованный из волонтёров Хам, он же Вава, который на выезде в город по собственной наивности попробовал убедить своего отца завершить эту его ссылку, но судя по результату, потерпел сокрушительное фиаско. Поскольку Глеб Валерьевич доходчиво объяснил всем, что Ваву и Гудка объединяет огромной силы тяга, то их тут же временно побратали и озадачили рытьём невообразимых размеров ямы для качественнейшей проработки этой самой тяги.

Доктор с Узлом, даже не пытаясь оценить суммарную величину тяги новоиспечённого братского тандема, недоумевали по поводу предстоящего им перекрытия этого инженерно-технического сооружения, становящегося прямо на их глазах фундаментальным. Узел, опасаясь и переживая, прежде всего за своё благополучие как главного деревенского строителя высказывал опасения по поводу обвала земляных стенок огромной ямы пятиметровой глубины и предлагал возвести укрепляющие деревянные стены. Док, искренне надеясь до наступления холодов любой ценой покинуть восвояси это гостеприимное место, отговорил товарища от этой трудоёмкой и хлопотной затеи, предложив Соломоново решение. Грунтовым стенкам ямы просто придали определённый уклон, предупреждающий осыпание, руками тех же самых землекопов к которым присоединились ещё и Юлик с Карпом и Зёмой, пока не было работы на стройке.

Несмотря на тяжёлый адский труд, атмосфера на этих раскопках царила довольно весёлая и приподнятая. Все участники действа юморили и сарказничали, но заводилой и модератором душевного подъёма выступал, конечно же, Гудок, без устали отпускающий саркастические шуточки и завуалированные угрозы в адрес руководства «Северного сияния», своих родственников и недругов из Анонимного мира и всего Анонимного движения в глобальном целом.

Мурзик, побывавший уже раз до этого в другом Центре, прибыл в «Сияние» с незначительной колотой дыркой в пузе, напротив представлял собою полную противоположность Гудку. Он валялся, не вставая на верхнем ярусе в чилинарии отходя от воздействия «собаки» и медикаментов, которыми его потчевала фельдшерица для скорейшего заживления раны. Неубедительно исполняя роль умирающего лебедя, он демонстративно отказывался от еды и собственноручно выстраивал барьеры в общении с окружающими, нехотя сквозь зубы, отвечая на вопросы и отказываясь от предложений ребят, пытающихся позаботиться о нём.

Внешность его тоже была довольно отталкивающей – спайсятина и алкашка не пощадили Мурзика и в свои неполные тридцать лет он, будучи младше Гудка на пару-тройку годков, выглядел на его фоне морщинистым неопрятным мухомором с глубокими залысинами. Старшим братом Мурзику Глеб Валерьевич исключительно из терапевтических побуждений определил Квагу популярно пояснив, что именно этот тренинг позволит взрастить назойливо стремящемуся в волонтёры верзиле такие необходимые для этого продвижения качества как ответственность и забота о ближнем.

Сам премудрый Учитель сразу после этого назначения вменил в собственные привычки на каждом приёме пищи участливо интересоваться у Кракена, самочувствием у его нового братишки и по какой причине тот не соизволит присоединиться к общей трапезе. Выслушав с проникновенным лицом подробный доклад Кваки о неподчинении строптивого Мурзика, он с глубокомысленным видом делал заключение, что еда, безусловно, необходима для скорейшего заживления его раны. И каждый раз, подводя итог беседы, давал громиле совет и наставление о необходимости дальнейшего убеждения непокорного брата добровольно соизволить присоединиться к группе, не доводя ситуацию до неизбежного возникновения неприятностей у старшего брата.