Пугачев

«Молва уже шла, что когда к клетке подходил простой народ, то Пугачев ничего не разговаривал, а если подходили баре, то сердился и ругался… Подошла Салтычиха к клетке; лакеишки ее раздвинули толпу. «Что попался, разбойник?» — спросила она. Пугачев в ту пору задумавшись сидел, да как обернется на зычный голос этой злодейки, и, — богу одному известно, слышал ли он про нее, видел ли, или просто-напросто не понравилась она ему зверским выражением лица и своей тушей, — да как гаркнет на нее; застучал руками и ногами, индо кандалы загремели; глаза кровью налились: ну, скажи, зверь, а не человек. Обмерла Салтычиха, насилу успели живую домой отвезти…, а вскоре Салтычиха и душу грешную богу отдала. Прилетели в это время на хоромы ее два черные ворона»^{199}. Народ верил, что даже из клетки своей Пугачев наводил трепет на врагов.

На самом же деле Пугачева никому не показывали. Он был закован в кандалы, прикован цепью к стене и сидел изможденный, усталый физически и морально, ослабевший от мучений и побоев, перенесенных на скорбном пути между Яицким городком и Москвой. Власти боялись, что он умрет, не успев дать подробных показаний, лишив победителей возможности насладиться казнью человека, причинившего им столько страхов, и торопились допросить его.

Четвертого ноября, в первый же день приезда Пугачева в Москву, начался допрос. Его допрашивали еще до Москвы. 16 сентября Пугачев давал показания в Яицком городке. Четыре дня, с 3 по 6 октября, длился допрос в Симбирске в присутствии графа Панина. Но самым мучительным и долгим был московский допрос, занявший почти десять дней. Если в Симбирске и Яицке Пугачев смело смотрел врагам в глаза, то в Москве его довели до такого состояния, что у него появились припадки.

_{Пугачева везут в клетке на допрос к Панину.}

_{С гравюры на дереве Ю. Шюблер.}

 _{Государственный Исторический музей}

Допрос вел обер-секретарь сената Шешковский. Этот известный кнутобойных дел мастер, заслуживший особое доверие Екатерины, сочетал физическое истязание жертвы с моральными пытками. Он имел обыкновение допрашивать в уставленной иконами комнате и читал акафист под душераздирающие крики и стоны допрашиваемых. Кроме основного допросу, Пугачева заставляли давать дополнительные показания об отдельных деятелях и эпизодах восстания, водили на бесчисленные очные ставки.

В результате следователи добились, что Пугачев дал подробные показания. Скрывать своих помощников было бесполезно. Они все находились в руках правительства — Пугачев их и не скрывал. Он рассказал всю свою жизнь с яркими деталями о многочисленных побегах, встречах, скитаниях, с описанием подробностей восстания, с перечислением взятых городов, крепостей, форпостов, редутов, передал разговоры, какие он имел со встречными казаками, купцами, крестьянами, раскольниками, офицерами, солдатами.

Измученный до крайней степени, Пугачев и на пороге виселицы не потерял чувства собственного достоинства, не забыл о величии того народного дела, которое он возглавлял. Он вспоминал об офицерах и помещиках, казненных по его распоряжению, и каждый раз мотивировал казнь, хотя следователи меньше всего интересовались мотивировкой действий, которые с их точки зрения были преступны сами по себе. Это были то офицер, плохо обращавшийся с солдатами, то помещик, истязавший своих крестьян, то правительственный агент, захваченный с противопугачевскими документами. Пугачев несколько раз подчеркивал, как он удерживал повстанцев от пьянства и грабежей. Из его показаний встает картина осмысленной расправы, казней, оправданных с точки зрения народных интересов.

_{Емельян Пугачев перед судом}

Пугачев не потерял и жажды жизни. Он не ждал пощады, но — многоопытный беглец — рассчитывал уйти и на этот раз. С этой целью он, стремясь во что бы то ни стало оттянуть смертный час, выиграть время, излагал такие эпизоды, которые нуждались в проверке, брал свои показания назад, путал, заметал следы. С этой же целью — выиграть время — он ввел в свои показания рассказанную с такими же правдоподобными деталями историю о двух сибирских рабочих, открывших золото на Дону. Пугачев надеялся, что власти повезут его на Дон, туда, где находится мифический клад. При тогдашних условиях транспорта это означало отсрочку казни на довольно длительный срок. Пугачев не исключал и возможности побега с дороги. Но о побеге нечего было и думать. Никто не поверил в басню о золоте.

Тридцатого декабря в 9 часов утра, в Москве, в Кремлевском дворце начался суд. Судьями были члены сената, синода, президенты коллегий, десять генералов, два тайных советника. Судили те, чью власть хотел свергнуть Пугачев. На первом заседании суда Пугачев не присутствовал. «Чтобы не произвести в народе излишних разговоров», его привезли во дворец на рассвете следующего дня и поместили в особой комнате, возле присутствия. Товарищей же Пугачева решили вовсе не вывозить из тюрьмы.