Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

Однажды, в отсутствие Пугачева, пришли на умет три беглых русских крестьянина: Афанасий Пучков, Антон Алексеев и Евдоким Федотов. Они были отправлены из Коломны, водой, на стругах в Сибирь на поселение, вместе с женами и детьми. Скученность и теснота на стругах были причинами огромной смертности среди поселенцев. Потеряв на пути жену, Пучков с другими товарищами решились бежать, и, воспользовавшись тем, что в Казани поселенцы были спущены на берег, они ушли и отправились на Иргиз, а оттуда в Мечетную слободу, жители которой советовали им пробраться на Узени, где «жить беглым свободно». Не зная, как пробраться на Узени, Чуйков и его товарищи познакомились с крестьянином Мечетной слободы Василием Носовым, признались ему, что они беглые, и просили указать им путь. Носов направил их на Таловый умет.

– Явитесь у уметчика Ереминой Курицы, – сказал Носов, – он вашу братию принимает и сыщет вам место.

Беглые отправились по указанию и 16 августа пришли на Таловый умет.

– Здесь ли живет Еремина Курица? – спрашивал Чуйков, входя в избу и видя перед собой человека, пекшего лепешки.

– Здесь, а на что он вам?

– Нас прислал к нему житель Мечетной слободы Василий Носов.

– Я Еремина Курица, а зачем он вас ко мне прислал?

Прибывшие бросились в ноги Оболяеву.

– Мы отданы на поселение в Сибирь, – говорили они, – и из Казани бежали, сыщи нам местечко.

– Хорошо, – отвечал Еремина Курица, – покуда поживите у меня, поработайте, покосите сено, а я между тем поспрошу у здешних гулебщиков, яицких казаков, не сыщут ли они вам какой работы. Здесь, у казаков, по хуторам много таких пришельцев бывает, и они паспортов не спрашивают.

– Изволь, батюшка, – говорили беглецы, – мы рады на тебя работать.

Чуйков и его товарищи разделись и расположились у Оболяева как у себя дома. Через час вошел в избу совершенно незнакомый им человек средних лет и роста, плечистый и с темно-русыми волосами. Беловатое с румянцем лицо его было обрамлено окладистой с проседью бородой, и когда он улыбался, то на левом виске близ глаза показывалась морщина. Вошедший был в одной крестьянской рубашке из толстой холстины, весьма грязной и выпачканной в крови, потому что он принес на себе убитого в степи сайгака. На ногах были у него худенькие коты, на голове – колпак из сермяжного сукна, а в руках – ружье[268]. Мы узнаем в пришедшем Пугачева.

– Я тебе, Степан Максимыч, притащил сайгака, – сказал он, – так освежуй-ка его.

– Хорошо, падежа, теперь и кстати; вот прибыли к нам гости, – отвечал Оболяев, указывая на Чуйкова и его товарищей.

– А что это за люди?

– Нам нельзя таиться, – говорили они, кланяясь Пугачеву в ноги, – вы видите бритые у нас лбы, мы беглые поселенцы, не оставьте нас.

– Хорошо, ребята, не кланяйтесь и не бойтесь, – ободрял их Пугачев с серьезным видом, – я вас не оставлю, живите здесь, а потом мы сыщем вам и место.

Пугачев отошел в сторону, а Чуйков, подойдя к уметчику, спрашивал, что он за человек и как его зовут.

– Это дубовский казак Петр Иванович, – отвечал Оболяев.

Между тем, сварив из убитого сайгака кашицу, все присутствовавшие в избе пообедали и разошлись: Пугачев пошел опять в степь, надеясь встретить там казаков, а беглые мужички отправились косить сено.

На другой или на третий день Оболяев ездил по своим делам в Яицкий городок и пробыл там несколько дней у знакомого ему казака Григория Закладнова, Последний спрашивал у уметчика, нет ли продажной недорогой лошади.

– Есть, – отвечал Оболяев, – приезжай ко мне на умет.

Закладной обещал; а между тем на умете случилось то, чего никто из живущих и подозревать не мог.

Однажды после обеда, когда беглые работники легли отдыхать, Пугачев, взяв в руки тетрадь, похожую на молитвы Богородице и другим святым[269], предложил Ереминой Курице послушать, что он будет читать.

– Надобно нам теперь, Степан Максимыч, – говорил он, – прочитать какую-нибудь статью.

– Ну хорошо, падежа, – отвечал уметчик и сел подле него.

Не будучи охотником до чтения и видя, что у Пугачева рубашка очень грязна, Оболяев предпочел вместо чтения предложить сходить в баню.

– У меня рубашки нет, – заметил на это Пугачев.

– Я дам свою, – отвечал уметчик.

Вечером они отправились в баню, и лишь только Пугачев разделся, как Оболяев заметил у него на груди знаки, оставшиеся после болезни.

– Что это такое у тебя на груди-то? – спросил Оболяев.

Пугачев промолчал, но вопрос Оболяева навел его на мысль, что уметчик спрашивает неспроста, а, вероятно, слышал от Пьянова, что, будучи в прошлом году на Яике, он называл себя Петром III. Пугачев решил воспользоваться предполагаемыми словами Пьянова и по выходе из бани, спустя час времени, подсел к Оболяеву и стал с ним говорить.

– Давеча, Степан Максимович, ты парился со мной в бане, а приметил ли ты на мне царские знаки? – спросил Пугачев.

– Какие знаки? Я не только не видывал, но и не слыхивал, что за царские знаки такие.

– Вот ты курица! О царских знаках даже не слыхал! Ведь каждый царь имеет на себе телесные знаки; вот я вам, когда яицкие казаки сюда приедут, покажу их.

Оболяев с удивлением посмотрел на Пугачева.