Читаем Пугачев полностью

Присутствовавшие на заседании 31 декабря судьи из духовенства «объявили, что они, видя собственное злодеев признание, согласуются, что достойны они жесточайшей казни, а следовательно, какая заключена будет сентенция, от оной не отрицаются, но поелику они духовнаго чина, то к подписке сентенции приступить не могут». Из этого текста понятно, что отказ подписать смертный приговор не являлся каким-то подвигом, поскольку церковники были с ним согласны. Два епископа, архимандрит и протопоп, отказавшись подписать «сентенцию», которая только готовилась, подписали легшее в ее основу судебное определение от 31 декабря, где говорилось о смертной казни Пугачева и других бунтовщиков. Это вполне согласовывалось с появившейся в 1718 году на процессе по делу царевича Алексея Петровича традицией, когда представители духовенства по сути поддерживали смертный приговор, но не подписывали его (кстати, также поступили судьи духовного сана и на суде над декабристами в 1826 году)[860].

В сочинении «сентенции» участвовали сенаторы Д. В. Волков, И. И. Козлов и генерал-майор П. С. Потемкин и привлекались эксперты. На следующий день после составления она была отправлена императрице. 5 января Екатерина II получила ее, в тот же день одобрила и отправила обратно. «Сентенция» прибыла в Первопрестольную 8 января, а на следующий день была подписана членами суда на заключительном заседании.

В документ без изменения вошли все те наказания или, напротив, освобождения от них, которые были зафиксированы судебным определением от 31 декабря, а кроме того, пояснялась вина каждого преступника, а особенно подробно — Пугачева. Излагались и причины подавленного возмущения, которые сводились к злокозненности Пугачева и его сообщников, а также легковерию и невежеству простонародья, поддержавшего самозванца. Разумеется, приговор обосновывался уже известными нам статьями законов, а также выдержками из Священного Писания, в которых осуждались неподчинение властям и святотатство. В «сентенции» предписывалось епископу Крутицкому и Можайскому Самуилу, руководствуясь синодским указом от 19 декабря 1773 года, разрешить от анафемы, то есть снять церковное проклятие с приговоренных к смерти, если они принесут покаяние во время последней исповеди. Наконец, «сентенция» указывала «учинить» смертную казнь на Болотной площади 10 января 1775 года[861].

В тот же день по окончании судебного заседания Вяземский писал Екатерине: «В сентенции, для большей ясности разсудили прибавить в объяснение дворянского успокоения и утешения малодушных речи, на каких надлежало б дворянству и крестьянству вновь доказать, что ея императорское величество твердо намерено дворян при их благоприобретенных правах и преимуществах сохранять нерушимо, а крестьян в их повиновении и должности содержать»[862]. Иными словами, предполагалось подтвердить незыблемость крепостного права. Однако в конечном итоге это место по неизвестным причинам в документ включено не было.

Экзекуция над Пугачевым и его сподвижниками должна была пройти в субботу 10 января в 11 часов «пополуночи». Болотная — в те времена крупная торговая площадь — была выбрана не случайно, поскольку на ней и раньше казнили преступников. Например, в 1688 году на Болоте состоялась казнь нескольких предводителей «раскольничьего» движения на Дону, а в 1699-м — участников стрелецкого бунта 1698 года. Здесь же 5 сентября 1774 года был обезглавлен пугачевский полковник Иван Белобородов[863].

Девятого января начались приготовления к предстоящей казни. Посредине площади был установлен обитый тесом эшафот, высотой чуть меньше трех метров, с довольно просторным помостом наверху, окруженным балюстрадой. «Посреди самого сего помоста, — пишет А. Т. Болотов, — воздвигнут был столб, с воздетым на него колесом, а на конце утвержденною на него железною острою спицею». На помост, а также к вершине столба вели лестницы, а у подножия столба находилась дубовая плаха. Вблизи эшафота располагались три виселицы примерно той же высоты, «с висящими на них петлями и приставленными лесенками»[864].

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги