Пугающая простота

Она призадумалась на несколько минут, затем подставила стул, и достала с антресолей пакет с огромным, белоснежным покрывалом, подарком дочери на её последний день рождения. Покрывало было таким красивым, нарядным, что Люба так и не решилась постелить его на их с Вовкой скромную кровать, так и продолжая застилать её стареньким пледом. Она достала шикарную вещь из хрустящей упаковки, и раскинула его на супружеском ложе. Да, вид получился подходящим. Красивое место, чтобы встретить на нём свой смертный час. Затем она вышла на кухню, и долго шуршала в аптечке, собирая в кучу все находившиеся там лекарства. «Вот, проглочу их все, и всё, усну навечно на красивой, белоснежной кровати»! – эта мысль заставила её просто прослезиться от умиления.

Люба разложила блистеры с таблетками прямо на постели, а сама легла по центру, представляя, как будет выглядеть, когда всё закончится. Для торжественности момента она скрестила на груди руки и закрыла глаза. Так она пролежала несколько минут, оценивая обстановку, в которой её найдут, как бы со стороны. Кажется, что получится очень удачно. Просто спящая царевна на огромном, роскошном ложе. Вовка увидит её, сразу же горько заплачет, и проклянёт тот день, когда встретил на своём пути эту размалёванную, вульгарную кассиршу.

Мысль о том, как Вовка будет страдать, доставила Любе нескрываемое удовольствие.

«Пусть себе помучается, кобелина», – подумала она, и даже злорадно улыбнулась, чего, правда, тут же устыдилась. Ей бы очень хотелось, чтобы он горько сожалел, сидя у её бездыханного тела, раскачивая головой, вцепившись руками в свои местами уже поредевшие волосы. Она затихла, и унеслась мыслями куда-то далеко. «Наверное, к такому трагичному моменту надо как-то подготовиться, простить всех», – подумала Люба, листая в памяти самые значимые эпизоды своей жизни.

Она итак всех и всегда прощала. И глупую, крикливую начальницу, которая постоянно вешала на Любу самую тяжёлую, неблагодарную работу, и порою бесчувственную дочь, забывающую даже иногда спросить у матери, как её дела, и ежедневно выпивающего супруга, бороться с дурной привычкой которого она просто устала. Ладно, пусть теперь уже живут, как хотят! Люба тяжело вздохнула, и поправила на груди аккуратно сложенные руки.

Вдруг яркая вспышка света заставила её открыть глаза, и прищуриться, не сразу понимая, что произошло. Посреди комната стоял ещё не до конца очнувшийся спросонья Вовка, и смотрел на неё круглыми от ужаса глазами. Видно, проснувшись, и решив перебраться в спальню, он меньше всего ожидал застать подобную картину. Обычно он заваливался ей под бочок, так и не включая света, но сияющая в полумраке белизна покрывала, похоже, заставила его изменить этой привычке.

– Люба, ты чего это удумала? – спросил он, явно туго соображая с похмелья. – Зачем тебе столько таблеток? – он искренне недоумевал, затем, спустя пару секунд, его осенила страшная догадка. – Ты что это, отравиться решила?

Люба молча смотрела на него, не поднимаясь со своего места.

– Любаша, ну чего ты молчишь? – в его голосе послышалось неподдельный страх.

– Надоело. Всё, не хочу больше ничего, – произнесла она тихим, надломленным голосом.

Вовка таращил на неё испуганные глаза, всё ещё до конца не веря в происходящее.

– Да что случилось-то? – отчаянно воскликнул он, приближаясь к Любе на полусогнутых от потрясения ногах.

– Ничего. Устала. Не любит меня никто, – ответила она, почувствовав, как дрогнул от обиды её голос.

– Как это? – изумился Вовка, – А я?

– Ты! – саркастически фыркнула Люба. – Иди к своей кассирше! – обиженно воскликнула она, чувствуя, как на глазах у неё выступили слёзы. – Мне соседка всё про вас сегодня рассказала! Стоят там, любезничают. Смотреть противно! – почти дословно повторила она фразу, сказанную Марией Тимофеевной, чувствуя, как её горло сдавливает огромный ком.

Вовка изумлённо замер, пытаясь переварить происходящее.

– Какой кассирше? Ты о чём говоришь-то?

– Много их у тебя, что ли? Да из нашего магазина! Курица эта размалёванная! Я и сама замечала, как ты ей улыбочки рассылаешь.

Люба уже поднялась с постели, и теперь говорила в полный голос, больше не в силах держать в себе обиду.

Вовка всё ещё недоумённо хлопал полупьяными глазами, затем в голове его, кажется, прояснилось.

– Господи Люба, – жалобно всплеснул он руками, начиная трезветь от пережитого стресса – это ты про Ирку что ли? Жену Серёги?

– Какого ещё Серёги? – раздражённо спросила Люба.

– Да электрика нашего. Ну, да, поболтал немного, спросил, как Серёга. Ты чего это, ревнуешь меня, что ли? – казалось, в его голосе звучали искренние ноты изумления, и какой-то затаённой радости. – А я уж считал, что тебе на меня совсем наплевать. Мучился даже, думал, что разлюбила совсем меня моя Любаша! Может, и бухать-то начал из-за этого.

Он поднял руку, и быстро смахнул с глаз внезапную, полупьяную слезу.