Я так сильно стиснул зубы, что у меня заболела челюсть. Перед глазами замелькали черные точки. Мне хотелось раскроить ей череп, и я так бы и сделал, если бы она не носила моего ребенка.
Она достала свой черный, как смоль кошелек «Кейт Спейд», тот самый, что подарил ей на шестнадцатилетие
её папа, и я подумал, как же это всё-таки иронично. Я ей на шестнадцатилетие подарил живого человека, а он — вот этот кошелек, и то, что дал ей я, она терпеть не могла, но каждый раз, когда она вытаскивала эту штуковину и проводила рукой по гладкой поверхности этого куска лакированной кожи мертвого животного, у нее загорались глаза.Я вспомнил, как всегда вежливо улыбался и соглашался с протестами за права женщин, «конечно, женщины должны иметь возможность выбирать», просто я лгал. Я вовсе не за выбор. Я за себя. За то, чтобы глупая девчонка не избавлялась от моего ребенка.
Мне очень жаль, Дженни, но это был конец для тебя, твоего способного рта и дорогущей киски.
Никогда не выбирайте себе того, кто беспокоится о своей внешности больше, чем о действительно значимых вещах. Но такое невозможно, так ведь? Потому что мы всегда хотим красивых.
Мы всегда хотим молодых. Но глядя на мать моего нерождённого ребенка, в тот момент, когда она протянула свою идеально наманикюренную руку за пятьюстами долларами, я понял, насколько, в сущности, уродлива Дженнифер Томас. Уберите всю эту привлекательную оболочку, и я уже видел ее череп, кости и то, как аккуратно она ляжет в землю, когда придёт время ее хоронить.
Я улыбнулся, потому что, в конце концов, почувствовал благодатное облегчение. Я отвезу ее домой, спрячу и заставлю делать то, что говорят. Я взял ситуацию под контроль. Я — герой. Спасу своего сына — я не сомневался, что это мальчик. Она вытолкнет его из себя без врачей и обезболивающих — лишь полотенце вместо кляпа и веревка, чтобы не попыталась сбежать. И когда я, наконец, убью эту суку, то потрачу ее столь желанные пятьсот долларов на гребаный сосновый гроб, в котором ее и похороню.
— Хорошо, — сказал я, потянувшись к карману.
Она тут же успокоилась — вот они, денежки — но в кармане лежали не деньги, там была пропитанная в хлороформе тряпка. И не успела Дженнифер и глазом моргнуть, как я зажал ей этой тряпкой нос и рот.
Она меня укусила. Глубоко. В месте между большим и указательным пальцами. От резкой и пронизывающей боли я рефлекторно прикусил язык, и мой рот наполнился медным вкусом. Я ударил Дженни лицом о пассажирское окно:
— Сука!