Пугливая

После окончания этой адской смены меня забирает Дэймон. Мы покупаем замороженную индейку на следующую неделю и в молчании едем домой. Кажется, его снова что-то беспокоит, потому что он так сжимает руль, словно это чья-то шея, которую ему хочется сломать.

Разложив продукты, я отправляюсь в мамину комнату, в это импровизированное сочетание мебели и окон, которое раньше было нашим с ней укромным уголком. Нам бы никогда не удалось поднять ее больничную койку по узкой лестнице, и к тому же, думаю, Дэймон предпочитает, чтобы она находилась подальше от него.

Я кормлю маму через питательную трубку, а затем чищу в раковине все её катетеры и оборудование. Когда я возвращаюсь в комнату, Дэймон уже там. Он отодвинул старое кресло к дальней стороне кровати, тихо работает телевизор, спортивный канал фоновым сопровождением заглушает тишину и то, как при дыхании хрипит у мамы в груди.

Он всегда так делает. У него есть какое-то шестое чувство, которое подсказывает ему, что я собираюсь поговорить с мамой, и он обязательно должен при этом присутствовать. Я не обращаю на него внимания, присаживаюсь на край кровати и нежно прижимаюсь ухом к ее груди.

— На улице идет снег, — шепчу я.

Когда я слышу, как медленно бьется в хрупкой маминой груди её сердце, у меня начинает щипать в глазах.

«Почему бы тебе не очнуться?»

Я крашу маме ногти ярко-розовым лаком и вру ей. Я говорю ей, что собираюсь сделать новую прическу. Говорю, что видела в закусочной Чейза и Шелли. Говорю, что счастлива, потому что, даже если я почти всё время и желаю ей смерти, мне не хочется, чтобы она умерла, зная, как чудовищно несчастна ее дочь.

Даже если это не имеет никакого значения, и её, может, и вовсе здесь нет, я не хочу, чтобы она знала, какой конченой дурой я оказалась.

Дэймон смотрит на меня с другой стороны кровати. Он откинулся на спинку кресла и, скрестив ноги, положил их на край койки. Вокруг нас гудит болтовня о футбольном матче, а может быть, это вообще бейсбол. Я понятия не имею, кто в какую игру играет, и мне все равно. Он отворачивается к экрану, совершенно не тронутый видом лежащей между нами женщины. Он никогда ничего не говорит маме. Его жене.

— Ты не должна лгать своей бедной матери, Кассандра, — рассеянно произносит Дэймон, затем забрасывает себе в рот карамельки и увлеченно их жуёт, глядя, как одна из команд забивает гол, или очко, или что там еще. Лучше бы его здесь не было. Лучше бы его никогда здесь не было.

— Тогда почему бы тебе с ней не поговорить? — резко спрашиваю его я. — Почему бы тебе не сказать ей правду?

Забыв про игру, он бросает на меня пристальный взгляд.

— Чтобы твоя мать узнала, каким грандиозным разочарованием оказался ее единственный ребенок? — холодно спрашивает он.

— А как насчет ее мужа? — бросаю в ответ я. — Думаю, разочарование — это не то слово, как считаешь?

И тогда он произносит слова, которые вонзаются мне в живот, словно свинцовые пули.

— Если бы не ты, Кассандра, она всё еще была бы жива, — его слова холодны, тон размерен. — Если бы не ты и не твой грёбаный бездельник-бойфренд, она все ещё была бы сама собой, а не этим мешком с костями, с которым мы теперь по твоей милости вынуждены тусоваться.

У меня начинает жечь горло от скорби и сокрушительной вины. Он прав. Раньше я ему не верила, когда он говорил мне, что Лео из-за меня слетел с дороги той ночью, но это именно так. Если бы я не поссорилась с Лео, он бы не разозлился. Он бы не сел за руль после того, как пил весь день. Он бы не стал принимать таблетки. Нас бы здесь сейчас не было. Я соскальзываю с кровати и возвращаюсь на кухню. Мне на самом деле нужно больше времени проводить с мамой, но много ли скажешь человеку, который не приходит в себя.

Я чищу на кухне картошку, когда вдруг раздается стук во входную дверь. У меня внутри вскипает адреналин, а потом растекается по телу, незаметным ниндзей проникая в каждую клетку моего существа до тех пор, пока у меня в руках не начинает дрожать овощечистка. К нам никто никогда не заходит. Только Рэй, брат Дэймона, но он будет здесь не раньше завтрашнего дня. На какой-то момент мною овладевает паника, когда я представляю на пороге охваченную неуместным чувством жалости Шелли или, может, Аманду, которая решила меня проведать.

Услышав в коридоре голос Криса, я, облегченно вздохнув, снова принимаюсь за картошку. Конечно же, никто не придет меня проведать. Слава тебе, Господи.

На кухню входит Дэймон, за ним плетётся Крис. Несмотря на то, что мы с ним одного возраста, он совсем как мальчишка и всегда выглядит так, словно увидел что-то неприятное. А может, это просто потому, что когда я его вижу, он смотрит на меня? В любом случае, он — довольно странно смотрится в роли полицейского маленького городка. Я представляю его бухгалтером… или вампиром. Он бледный и долговязый, и когда я трахалась с ним в выпускном классе, он просил меня очень сильно его укусить. Так сильно, чтобы у него пошла кровь. Это было немного жутко, но в то же время очень горячо.

Он кажется напряжённым, как будто ему не хочется здесь быть.