Пуговичная война. Когда мне было двенадцать

На переменке ему даже не пришлось созывать своих бойцов. Все сами тут же собрались вокруг главнокомандующего на их заветном месте, за туалетами, а малыши, которые уже тоже стали сообщниками, но не имели решающего голоса, затеяли возле них игру, образовав таким образом некую защитную стенку.

– Значит, так, – начал командир. – Есть уже двадцать семь человек, которые могут внести свою долю, а мне не удалось отправить письма всем. Нас сорок пять. Кому я не написал и у кого тоже есть одно су? Поднимите руки!

Из тринадцати человек руку подняли восемь.

– Итого двадцать семь и восемь. Ну-ка… двадцать семь и восемь… двадцать восемь… двадцать девять… тридцать… – бормотал он, считая на пальцах.

– Да ладно тебе, тридцать пять! – прервал его Крикун.

– Тридцать пять? Ты уверен? Значит, у нас есть тридцать пять су. Тридцать пять су – это, конечно, не сто су, но тоже кое-что. Так вот что я предлагаю. У нас республика, мы все равны, мы все товарищи, все братья: Свобода, Равенство, Братство! Все должны друг другу помогать, ну вот, и стараться, чтобы всё получалось. Поэтому сейчас мы проголосуем вроде как за налог, да, налог, чтобы создать кошелек, копилку, общую кассу, и на эти деньги купим себе военное снаряжение. Раз мы все равны, каждый внесет равную долю и каждый в случае беды будет иметь право зашиться и отремонтироваться, чтобы, вернувшись домой, не схлопотать от родителей.

Сестра Тентена Мари сказала, что будет зашивать шмотки тем, кто попадется; так что мы можем смело идти в бой. Если кого-то возьмут в плен – тем хуже; ничего не поделаешь, но через полчаса он возвратится чистый, застегнутый на все пуговицы, починенный, подлатанный. И кто в дураках? Вельранцы!

– Ну, круто! Только вот знаешь, Лебрак, монет у нас нет вовсе!

– Вот ведь черт, вы что, не можете принести маленькую жертву Родине? Уж не хотите ли вы стать предателями? Я предлагаю для начала, чтобы иметь хоть что-нибудь, с завтрашнего дня давать по одному су в месяц. Позже, если мы разбогатеем и будем брать пленных, станем вносить по одному су раз в два месяца.

– Ну ты даешь, старик! Чего придумал! Ты чё, мильонер, что ли? По су в месяц! Это ж такие деньги! Мне ни в жисть не найти каждый месяц по су!

– Если никто не хочет чуточку пожертвовать собой, нечего и воевать; лучше признаться, что в жилах у вас течет жидкое картофельное пюре, а не красная французская кровь, черт бы вас подрал! Вы что, фрицы, что ли? Или просто дерьмо? Не понимаю, как можно колебаться, отдать ли все, что имеешь, чтобы обеспечить победу. Вот я, например, дам аж две монеты… когда они у меня будут…

– …

– Значит, заметано, будем голосовать.

Предложение Лебрака было принято тридцатью пятью голосами против десяти. Против проголосовали, естественно, те десятеро, у кого не было требуемого су.

– О вас я тоже подумал, – бросил Лебрак, – этот вопрос мы решим в четыре часа в карьере Пепьо или пойдем туда, где вчера раздевались. Да, там будет лучше и спокойнее. Поставим часовых, чтобы нас не застали врасплох, если вдруг все же явятся вельранцы, но я не думаю. Заметано! Нынче же вечером всё уладим!

II. Безденежье – недуг невыносимый {29}

Со всем тем он знал шестьдесят три способа добывания денег, из которых самым честным и самым обычным являлась незаметная кража.

Рабле. Кн. II, гл. XVI

В тот вечер подморозило. Как всегда в новолуние, всё вокруг мерцало под тонким и бледным серебряным полумесяцем, который просвечивал в последних лучах заходящего солнца и предвещал беспокойную ночь. Одну из тех бурных и беспокойных ночей, когда порывы ветра срывают с деревьев последние листья и так хлещут по опечаленным веткам, что они издают звук надтреснутой погремушки.

Мерзляк Було натянул свой синий берет на самые уши. Тентен опустил наушники кепки. Остальные тоже изощрялись в борьбе против уколов холодного ветра. Один только Лебрак в расстегнутой куртке, с непокрытой головой и оголенной шеей, еще сохранившей летний загар, плевать хотел на эти ерундовские, как он говорил, холода.

Прибывшие на карьер первыми поджидали запаздывающих, а пока генерал послал Тета, Тижибюса и Гиньяра понаблюдать за вражеской опушкой.

Поручая командование Тета, он сказал ему:

– Через пятнадцать минут, когда мы свистнем, если ты ничего не увидишь, полезай на дуб Курносого, и, если снова ничего не увидишь, значит, они точно не придут; тогда возвращайтесь к нам в лагерь.

Его товарищи покорно согласились, а оставшаяся часть колонны, пока те будут нести свою пятнадцатиминутную вахту, поднялась к логовищу Курносого, где они накануне раздевались.

– Видишь, старик, – заметил Було, – сегодня мы бы не смогли раздеться!

– Ладно тебе! – буркнул Лебрак. – С тех пор как решено делать по-другому, нечего возвращаться к тому, что было.