Пуговичная война. Когда мне было двенадцать

– Да нет, вовсе нет! Сперва я роюсь на дне дупла, а потом там, внизу, с подветренной стороны, вижу халабуду этих драных вельранцев. Ну, тут я сразу скатываюсь вниз. Гранжибюс подумал, что меня укусила белка и что я напугался и свалился. Но когда он увидел, куда я побежал, он сразу заподозрил, что есть что-то новенькое. Ну и тогда уж мы разорили их халупу. Пуговицы были в самой глубине, под большим камнем. Там почти ничего не было видно, так что я нашел их на ощупь. До чего же мы обрадовались! Только знаете, это еще не всё. Прежде чем уйти, я в их хибаре снял штаны… а потом снова заложил вход камнем. Все обломки мечей и копий мы свалили в кучу, как было, и, когда они придут и сунут руку под камень, они понюхают, чем теперь пахнет их казна! Ну как, хорошо сработано?

Гамбетту пожимали руку, хлопали его по животу, тыкали кулаком в спину, чтобы поздравить как подобает.

– Да ладно! – прервал он поток похвал, которые ему расточали. – А вы-то как? Вы получили взбучку?

– Ой, старик, что с нами было! И кюре сказал, что в этом году мне снова не видать причастия. Это из-за штанов на святом Иосифе, но мне плевать!

– Только вот родители вроде наших – это не смешно! Вообще-то они гады. Как будто в детстве не были такими. И подумать только, они еще воображают, что теперь, когда нас отдубасили, всё прошло и мы и не подумаем начать всё сначала.

– Нет, правда, они иногда принимают нас за кретинов! А, ладно, пусть болтают, – сказал Лебрак, – как только они подзабудут, мы снова примемся за старое! Да, – добавил он, – я прекрасно знаю, что кое-кто напугался и больше не придет. Но вы-то все точно придете. И еще много других. А когда я останусь один, я всё равно вернусь и скажу этим вельранцам, что мне до них по фигу и что они просто ничтожества и безрогие коровы, ага! Так и скажу!

– Мы тоже там будем, мы точно придем, и плевать на предков! Можно подумать, мы не знаем, что они делали, когда были молодыми! После ужина они отправляют нас на боковую, а сами с соседями начинают болтать, играть в ломбер, грызть орехи, есть сыр, попивать винцо, потягивать водочку и рассказывать друг другу всякие старые байки. Мы закрываем глаза, и они думают, что мы спим. И рассказывают, а мы слушаем, а они не знают, что нам всё известно.

– Вот я слышал, прошлой зимой мой отец рассказывал, как ходил на свиданки к моей мамке. Он проходил через конюшню, представляете, и ждал, чтобы ее предки улеглись, а потом шел к ней в постель. Но как-то вечером мой дед чуть было не поймал его, когда пришел проведать скотину. Так вот, мой старик спрятался под яслями, прямо перед бычьими ноздрями, лицом к лицу. Вот уж ему было не до веселья! А дед просто-напросто притащился со своим фонарем и случайно повернулся в его сторону, как будто специально смотрел на него. И мой отец даже подумал, вдруг дед сейчас на него набросится. Но нет, дедуля об этом и не помышлял: расстегнул штаны и преспокойненько стал мочиться. Так вот, как только дедушка ушел, отец сумел наконец выпрямиться и вздохнуть. А через пятнадцать минут уже резвился с моей мамкой в постели в спальне над конюшней. Вот чем они занимались! А мы разве когда-нибудь отчебучивали такое? Эй, я вас спрашиваю! Мы разве что иногда прижмем и чмокнем свою подружку, когда дарим ей пряник или апельсинку. А ради грязного предателя и вора, которого мы только слегка отхлестали, они устраивают кривлянья и истории, будто бык сдох.

– Но это не помешает нам выполнить свой долг.

– И всё же, Господи! Пожалей детей за то, что у них есть отцы и матери!

Это соображение было встречено долгим молчанием. Лебрак спрятал казну до дня нового объявления войны.

Каждый вспоминал свою порку. Когда они среди кустов спускались вдоль Соты, взволнованный Крикун, исполненный печали из-за скорого снега и, возможно, еще и предчувствуя утраченные иллюзии, обронил такие слова:

– Подумать только, когда мы повзрослеем, мы, может быть, станем такими же слабоумными, как они!