Пуговица

Вопил Степкин, которого, как дикий барс, терзал Денька. Кричала испуганная математичка. Очень невразумительно, но громко. Роняя стулья, бежали разнимать двух бывших товарищей одноклассники.

Имеющая большой опыт семейных баталий, Рыся знала, что лучше просто отскочить в сторону и не лезть дерущимся под горячую руку. Она помочь не сможет ничем. А пинков ей достанется ни за что ни про что. Поэтому Мухина схватила листочек Давыдова с отвратительной красной двойкой и отпрянула от эпицентра борьбы.

Продолжалась драка не очень долго. Но вполне достаточно, чтобы Рыся поняла, в чем тут дело и откуда это у математически одаренного Деньки образовался вдруг такой неожиданный позор.

Ничего тут сложного не наблюдалось. Бездарная контрольная была написана совсем не Денькиным почерком. И фамилия Давыдов оказалась выведена без наклона и не теми характерными для ее друга четко выписанными ровными буквами, а как-то невнятно, что ли.

Рыся сразу догадалась, что произошло. Денька сунул свой листок Степкину, забыв его подписать. Он же хотел поскорей помочь. Ну и, конечно, предположить не мог, что хорошо знакомый человек, с которым он столько лет бок о бок существует, способен на мерзкую подлость.

Рыся кинулась к учительнице, говоря, что Давыдов не виноват. Но той было не до разбирательств. Математичка видела, как, рыдая, размазывает кровь из носа Степкин. И слышала все, что орал ему Денька.

Кто б мог подумать! Такой каскад непечатных выражений из уст ее совсем недавно лучшего ученика! Вот они, картины неприглядного поведения подростков! Вот они, плоды семейного воспитания!

Учительница стремилась избежать неприятностей. Она панически испугалась вида крови: ведь ей пришлось бы отвечать за то, что произошло на ее уроке. Поэтому вникать в детали не стала.

Степкина она немедленно отправила в медпункт с двумя девочками-сопровождающими.

А у Давыдова взяла дневник, написала огромное красное замечание с вызовом родителей в школу и пообещала, что вопрос о его поведении будет рассматриваться на педсовете.

Денька тяжело дышал, взъерошенный, злой. Таким Рыся его вообще никогда не видела. Это на него так чужая подлость подействовала. Ясное дело. И нельзя ему было в школе оставаться, мало ли что в таком состоянии человек еще сотворит.

Да, вот если был бы у них и в правду волшебный Кирпич!

Сейчас бы они обязательно превратили Степкина в гниду. И пусть бы вылупился гнида Степкин через некоторое время в вошь.

Он и есть — мелкий кровосос, вошь или клоп. Паразит. Уж признался бы, что сдал давыдовскую контрольную со своей подписью. Нашел бы в себе силы, был бы человеком. А то ведь вопил во всю мочь, гад, что Давыдов на него напал из зависти!

Вот что самое-то невыносимое! Как тут сдержишься!

В общем, Рыся увела Деньку из школы домой, хотя у них еще два урока оставалось: английский и физра. Велела Птиче сказать, что им плохо стало.

И они пошли.

— Я его убью, — сказал несколько раз Давыдов по дороге домой.

Больше он ничего не говорил.

Мухина тоже молчала.

Чего тут скажешь? Успокоиться надо и жить дальше. Без всяких убийств и кровопролитий.

Время было еще даже не обеденное. Позднее утро, так бы сказали те, кто причисляет себя к «совам». Но «жаворонки», к которым относились и мама, и Рыся, уже много чего успевали к полудню.

Уже на лестнице чувствовался запах ванили и корицы. Значит, мама сделала яблочный пирог в ответ на их вчерашний.

Запах корицы всегда творит чудеса. Настраивает на мирный довольный лад.

— Кто там пришел? — крикнула мама, выглядывая из кухни в их уютный холл. — Рыся, Деня, вы что так рано? Идите скорее обедать, пока горячее. Котлеты сделала. Пирог только из духовки вынула.

Мама по давней традиции ее родительской семьи никогда не расспрашивала людей, только вернувшихся со схватки с большим миром.

— Голодный человек хуже зверя, — так учила маму ее мама, а ту, в свою очередь, научили этому женщины ее рода.

Поэтому голодного ни в коем случае нельзя теребить. Надо прежде всего дать ему спокойно отдышаться. Накормить вкусно. Пусть постепенно отойдет. Потом все без лишних просьб расскажет сам.

Мамины котлеты — это само по себе лучшее успокоительное.

А уж огромный пирог (на всю семью) одним своим видом вызывал душевный подъем.

Поели втроем. В редкой домашней тишине и удивительном покое.

— Спасибо, мамочка! — вздохнула Рыся. — Так вкусно было!

— Спасибо, Ляля! — солидно поддержал Денис.

У них не принято было называть маму по отчеству или, что еще страшнее, «тетя Ляля». «Везде, кроме как у нас, обращаются к старшим по имени, уважения от этого меньше не становится, зачем человека раньше времени старичком-старушкой делать?» — так объясняла мама свое желание называться просто Лялей.

— Ну, говорите теперь, — велела Ляля, легко улыбаясь, — что у вас там стряслось?

Тут Давыдов вспомнил свою боль и сыто вздохнул:

— Я его убью.

— Отлично. Значит, я сейчас принимаю у себя убийцу. Жуть. Давайте детектив вместе напишем. «Убийство после яблочного пирога». Как название? А? — заинтересовалась мама.