Пуговица

Первый год студенчества и тяжких упорных трудов пролетел быстро, хотя иной раз казалось, что каждый день их разнообразного и непрестанного труда тянется бесконечно.

Только вот мама весной стала тосковать, задумываться, плакать.

Долго крепилась, не говорила о причинах, потом призналась: она с некоторых пор почувствовала страшное всепоглощающее одиночество и не понимает, в чем теперь заключается смысл ее жизни.

Раньше она целыми днями трудилась, успевала и работу сделать, и накормить, и поболтать обо всем на свете с самыми дорогими ее сердцу людьми – собственными детками, а сейчас все пропадают у Дениса, все живут своими жизнями, словно совсем забыв о ней.

А ведь никто не забывал! Все их труды и мотивировались огромным желанием освободить маму и сделать ее счастливой! А тут горькие слезы, мысли о вечном одиночестве…

– Мне не надо было разводиться, – сокрушалась мама. – Хоть не всегда была бы одна…

Конечно, она в чем-то была права. Ведь ей тогда было всего-то сорок лет. И при этом казалось, что жизнь кончилась. Все, что могла, совершила: известный переводчик, мать пятерых детей, из которых уже две студентки, разведенная жена.

Полный комплект жизненных удач и достижений.

Тут еще и заморский Илья подлил масла в огонь.

Остановившись в очередной раз у Мухиных (он периодически прилетал за выручкой и как-то ее переправлял на свой заокеанский счет), так вот – остановившись на ночлег, он почему-то решил, что надо приударить за Лялей.

Купил бутылку виски, деликатесов всяких. Дети, как обычно, трудились в квартире Дениса. Ну, он и сделал попытку. Вполне цивилизованно предложил большое сексуальное счастье и свое мужское плечо в периоды его пребывания на земле российской.

Удобно же! Тут тебе и ночлег, и женщина вроде приличная. Не надо никого на стороне искать.

Ляля почувствовала себя такой униженной, что даже передать это чувство словами не смогла. Все-таки от подобных мерзостей замужество ее ограждало.

– А что бы вы сказали, Илья, если бы узнали, что ваша жена там, в Америке, с кем-то красиво и достойно развлекается, пока вы здесь? – нашла она силы спросить.

– Это невозможно! – самоуверенно хохотнул Илья. – Она у меня порядочная женщина, прекрасная мать. Ей есть чем заняться, пока я здесь. Для нее семья – главное.

Ответ убивал своей редкостной наглостью. Сам того не желая, бывший соотечественник выстраивал такую иерархию отношений, что ничего, кроме брезгливой гадливости, не возникало. Он не хотел обидеть, ни в коем случае. Он попросту был слеп в своем самодовольстве и животной сытости.

– А я, по-вашему, непорядочная? Я не мать? Почему вы не постеснялись мне такое предложить? Разве я чем-то дала вам понять, что такое возможно по отношению ко мне? – возмутилась Ляля, стараясь не заплакать.

Илья что-то сообразил, извинился.

Они даже поужинали мирно, как обычно.

Тему вроде закрыли. Но Ляле не хотелось больше, чтобы он останавливался в ее доме. Это казалось совсем лишним, оскорбительным.

Она дождалась отлета Ильи. Ничего не сказала девочкам, с которыми обычно делилась теперь самым сокровенным, как с лучшими подружками. Ляля видела, как они выкладываются, трудятся, бедные, не хотелось их волновать тем, что, в общем-то, по прошествии времени обязательно покажется пустяком.

Но однажды, в одиночестве, охватила ее такая обида, такое чувство пустоты, что она разрыдалась и никак не могла успокоиться. А тут и детки пришли на ночлег.

– Мамочка, что с тобой? Что случилось?

И Ляля вывалила свое отчаяние. И про Илью рассказала. И про то, что все с ней кончено, раз ей подобную мерзость мог предложить женатый человек. И поделом ей! Сама терпела-терпела семнадцать лет, а потом своими руками все и разрушила. И вот итог – одна, состарившаяся и никому не нужна. Даже собственным детям.

Денис расстроился так, что аж желваки на скулах заходили. Такое Рыся видела у деда, маминого папы. Он всегда был человеком сдержанным, а степень волнения и возмущения проявлялась в том, как он, внутренне собираясь, смыкал челюсти. Тогда и напрягались мускулы, выступали желваки. Именно это казалось всегда Рысе проявлением мужественности. Сдержанное молчание.

Рыся тогда впервые заметила, как детский ее друг возмужал. Ей захотелось попристальнее приглядеться к нему, разобраться, каким он стал, каким он будет. Но уже так, мельком, не вглядываясь, сообразила она именно тогда, в День Маминых Слез, что Денька-то стал невероятно красивым, привлекательным. Просто говоря, завидным женихом.

– Он больше этот порог не переступит, Ляля. И я с ним поговорю. Он неплохой человек, точно знаю. В делах у нас с ним все четко, доверять ему можно. А тут… Слабину дал. Как все, оказался. Не обижайтесь на него. Забудьте. Он полез не потому, что вы «второсортная», даже не думайте так. Как раз наоборот… Только чего-то недопонял. Вы в миллион раз лучше его жены.

– А ты откуда знаешь? – слабо встрепенулась Ляля, переставая плакать.

Рыся удивилась тому, как удалось Деньке найти самые нужные маме сейчас слова. «Он еще и умный у нас какой оказался», – сделала она очередное открытие.

– Про его жену? – ласково улыбаясь, переспросил Денис.

– Да, – заинтересованно подтвердила Ляля.

– Фото видел. А он вам разве не показывал? Это он, значит, давно на вас глаз положил. Все с ним ясно. Ну на фото обыкновенная толстая клуша. В очках, глаза навыкате. Без слез не взглянешь.

– Я тоже в очках, – вздохнула Ляля.

– Но вы же красивая. А она… Кстати, надо вам очки новые заказать. Модные. Эти уже сто лет у вас.

– Да где ж я достану модные? – спросила отставшая от жизни мама.

– Найдем, – уверил ее Денька. – А вообще… Какое одиночество вы придумали? Мы ради вас пашем, как буйволы, а вы тут рыдаете? Вы еще даже не знаете, какая вы уже богатая! И какой еще будете!