Пуговица, или серебряные часы с ключиком

Мишка и Леонид, рассказывала она, объездили все соседние деревни, его, Генриха, искали, а потом им приказ пришел сниматься и уезжать. Ночью и уехали.

— Да, родненький, домой и уехали. Война-то у них кончилась.

— И комендатуры нет больше?

— Деревня наша маленькая. Теперь вот и не знаем, не ведаем, что с нами будет…

— И Мишка, значит…

— Привет передать наказывал. Все говорил: непременно, бабушка, от меня лично передайте… И что-то с нами теперь будет!..

Тем временем они подошли к помпе. Накачали воды, вымыли руки. А мальчик развязал узелок. В нем оказались часы и маленький медный ключик к ним.

— Тикают, тикают, дедушка Комарек!

Генрих без конца подносит часы к уху, слушает, потом передает их старику, и тот тоже долго держит их около уха— слушает.

— Идут ведь! Идут, будто ничего и не было! — произносит дедушка Комарек и не может оторвать глаз от часов. «Диво-то какое, — думает он и покачивает головой, — опять часы с ключиком в твои руки вернулись…»

*

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Первое время они все вместе жили в большой риге барского имения. И Орлик стоял тут же, рядом, и по ночам они слышали, как он с полу подбирает старую солому и долго жует ее.

— Уран ты забыл, — говорит Комарек.

И Генрих снова перечисляет планеты Солнечной системы. Больше всего ему нравится Юпитер: сколько у него лун! Вот если бы у Земли было десять лун! Или двенадцать! А Млечный Путь! А сколько солнц! Миллиарды! А сколько же должно быть тогда планет?

Вечер за вечером они говорили об этом. А Орлик равномерно пережевывал солому, и они слушали бег времени.

— Дедушка Комарек, пекарю сегодня муку привезли.

— Ну?

— Женщины говорили.

— Спи. Завтра узнаем.

— Спокойной ночи, дедушка Комарек.

— Когда, говоришь, ему муку привезли?

— Вечером. Говорят, всю ночь будет хлеб печь.

— Увидим.

— Спокойной ночи, дедушка Комарек.

Где Генрих? Генрих опять с Орликом. Любит он, когда лошадь поглубже засовывает голову в ведро, чтобы допить всю воду, даже на самом донышке. И слушать, как Орлик дышит, он любит. А какая силища в такой вот ноге! Не шелохнется Орлик, терпит, пока все копыто не вычистишь. Запах седла будил в Генрихе воспоминания, и он испытывал робкую нежность к лошади. Порою он негромко произносил какое-нибудь русское слово. Лошадь затихала, и Генриху казалось, что она поняла его и что вообще это очень умная лошадь…

Не привезли, оказывается, муки. Не напек пекарь хлеба.

— Здравствуйте, матушка Грипш. Я только так забежал — поглядеть, как вы тут.

А матушка Грипш дает ему бутылочку козьего молока и разрешает сбегать на огород — выдернуть десяток морковок.

Поблагодарив, Генрих уже снова мчится к дедушке Комареку…

Но вообще-то его теперь чаще можно видеть у дома пекаря. Дети там играли весь день напролет. Или убегали купаться. Или рыскали по лесу — искали фаустпатроны. А вечером — обязательно прятки!

Генрих стоял и смотрел, как они в сумерках выскакивали из-за сарая и неслись к дому, чтобы успеть выручиться. Он знал все потайные места, где они прятались. И стишки знал, которые надо говорить в таких случаях. Однако виду не показывал, что ему ужасно хочется играть вместе со всеми.

— Палочка-выручалочка, выручи меня!

Тепло. С полей доносятся запахи цветущих трав. То слышатся визг, смех, крики, то наступает необыкновенная тишина. Уже совсем стемнело, а Генрих все еще слышит топот ребячьих ног. В промежутках кто-то, запыхавшись, барабанит стишок:

Скрылся корабль. А жених пировал —
В жены прекрасную Флорию взял…

В следующий вечер Генрих сказал Комареку:

— Схожу еще разок к пекарю. Может, сегодня муку привезли.

На этот раз он твердо решил: «Подойду к ребятам. Спрячусь, как и все, а потом, когда будут искать, попадусь. Придет моя очередь водить, я сделаю вид, что никак не найду никого, — ребята и останутся довольны».

— Ну как, Лузар? — подойдя, спросил он… и все вышло совсем по-другому.

Должно быть, ребята только что повздорили. Лузар стоял на одной ноге, прислонившись к забору и стараясь вытащить занозу из пятки.

— Здорово парит! Наверное, скоро дождь пойдет, — сказал Генрих.

Лузар поднял голову и посмотрел в сторону ребят, потом снова занялся своей пяткой.

— Заноза попала или колючка?

Генрих не обратил внимания, что спор у ребят утих. Он заметил это, только когда кто-то подошел сзади и сбил у него фуражку с головы. Это был Петрус. Он стоял, держась одной рукой за штакетник, а другую засунув глубоко в карман. Генрих засмеялся, показывая, что шутку он понимает. Потом нагнулся, поднял фуражку, смахнул пыль.

— Ты кто будешь? — спросил Петрус, небрежно привалившись к загородке. — Русский или кто? — Рубашка у него была спереди разорвана.

— Я… разве не все равно? — сказал Генрих.

Вокруг них уже толпились ребята.

— Ничего не все равно!

Генрих заметил, что Петрус меряет его взглядом, и все еще надеялся, что дело обернется к лучшему.

— Скажи, что ты немец!

— Я и есть немец, — сказал Генрих, надевая фуражку, и все же заметил, что Петрус задумался.

— Скажи, что ты плевал на русских!

Кругом все притихли.