Пуговица, или серебряные часы с ключиком

В эту минуту кузнец обернулся и посмотрел на них. Петрус отстал, а Генрих помчался к озеру, держа в руках словно копье длинный железный прут.

3

И чего только не прячешь ты, матушка-земля, у себя!

Генрих ходит с железным прутом по саду и втыкает его в землю.

Например, ты могла бы спрятать глиняный горшок со смальцем. Или копченый окорок. И окорок этот, завернутый в маслянистый пергамент, лежал бы в длинном таком ящичке. Да и ларец с золотом, жемчугом и алмазами тебе ничего не стоит спрятать! А чего проще: бочку, и в бочке — просмоленную рыбацкую сеть.

— Как вы считаете, дедушка Комарек? Меня спросить — он ее где-то около забора закопал…

Дедушка Комарек ладит топорище, но глаз с мальчишки не спускает, а тот ходит по саду и тыкает железным прутом.

«Может, и нехорошо это, — думает старик, — пользоваться чужим добром, но и то сказать, пролежит такая сеть в земле да и сгниет…»

На следующий день Генрих снова ходит по саду и тыкает своим прутом.

— Он же не надеялся вернуться, рыбак этот, — говорит Комарек, — а то непременно закопал бы сеть.

Не впервые они заговаривали о рыбаке. Под самой крышей они обнаружили деревянный крюк, прибитый к стропилам, стали гадать, для чего этот крюк.

Может быть, он здесь сачок подвешивал? А на ольхе висит скворечник; стало быть, он лестницу подставлял, чтобы прибить его?..

Но оба, и старый Комарек и Генрих, ненавидели этого рыбака — оба ведь хорошо помнили, что он избивал маленького Войтека.

— Дедушка Комарек, дедушка Комарек! — вдруг громко кричит Генрих.

Сначала-то он подумал, что это корень черешни. Комарек подошел с лопатой. Земля оказалась рыхлой, не очень давно копаной. Откидывая ее, они скоро наткнулись на черную крышку какого-то ящика. Обкопали его со всех сторон и подняли наверх. Но для сети он, пожалуй, был маловат. Сверху весь обит толем. Они отнесли его к дому и там вскрыли. Оба стояли над ящиком и долго не могли прийти в себя от удивления: не нитки, не крючки, не бечева, а старый граммофон был спрятан в ящике.

Но все же они немного обрадовались и граммофону. Генрих водрузил его на скамейку и из нижнего ящичка достал несколько пластинок, потом побежал и принес трубу.

— Дедушка Комарек, здесь тринадцать пластинок с песнями и одна рождественская.

Комарек вставил ручку и завел граммофон, а Генрих долго выбирал, какую пластинку поставить первой. Иголки, правда, были очень ржавые.

Сначала долго что-то шипело, скрипело, и вдруг из громадной трубы полилась песня: «Шумит наш лес в вечернем ветерке…»

— Благозвучно, — отметил старый Комарек, снова принимаясь вертеть ручку.

Генрих перевернул пластинку.

«На озере, на озере красавица в белом платье на лодочке плыла…» — снова проскрипел старинный инструмент.

— Дедушка Комарек, а сколько у нас уже всего есть!

Старый Комарек воткнул огромную сетевую иглу в шапку и стал спускаться к воде, где была привязана лодка. Сейчас он был похож на настоящего рыбака. В камышах лежала железная верша. Да, найди он сажени три крыльевой сети, даже этой вершей можно было бы что-нибудь поймать! А так — валяется здесь без всякой пользы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

4

— Здравствуй, Отвин!

Будто время остановилось: Отвин сидит на своем валуне в тени дикой яблоньки и рисует море… Иногда он откидывает голову и долго смотрит на озеро. Генрих сразу же отмечает, что он рисует белую пенящуюся волну.

— Откуда у тебя кружка, Отвин?

Под мышкой у Генриха торчит скатанный мешок: он собрался совершить небольшой набег на картофельное поле. Уронив мешок в траву, он присаживается на валун.

— Сабина была?

Рядом с Отвином стоит красная эмалированная кружка.

— Да, как видишь, дорогой мой…

Что это с ним сегодня? Должно быть, позабыл, что он Отвин! И локти оттопыривает, когда кисть макает в красную кружку, и слова эти: «Как видишь, дорогой мой…»

— Долго она тут была?

— Полдня.

— Она на моем валуне сидела или где?

— Нет, здесь, на моем, — отвечает Отвин.

Она заглядывала ему через плечо и все говорила: «Как ты красиво рисуешь, Отвин!»

— И еще, еще чего вы говорили?

— Мы говорили о природе.

— О природе?

И о ветре они говорили, рассказывал Отвин. И как от ветра ложится трава. И как ветер подкидывает птиц на лету.

— Ветер ведь не видишь. Его не видно. Его видно по другим вещам.

— Да, правда, его видно по другим вещам, Отвин. А вы только о ветре говорили?

Оказывается, они говорили еще о свете.

— Сам свет ведь тоже не видно. Видно вещи, предметы, растения. И если нет света, то и предметы не видно. Сам свет не видишь.

— Верно, — соглашается Генрих. — А вот кошка видит, когда и света нет.

— Немного света ей тоже нужно, чтобы видеть.

— Нет, она видит без света.

— Немножко света ей обязательно нужно.

— Можешь мне поверить, Отвин, кошка — она без всякого света видит.

Так они спорят о свете.

— Вы только про невидимые вещи говорили?

— Да, про невидимые.

— А о Боге вы говорили?

— Нет, не говорили.

— Ты веришь, что Бог есть?

Подняв кисточку, Отвин откинулся назад.

— Знаешь, иногда мне хочется, чтобы он был.

— И ты молишься ему?

— Иногда молюсь. Но я все равно знаю, что его нет.

— Но тебе хочется, чтобы он был? Да, Отвин?