Пуговицы

Кощея всю жизнь кто-нибудь обслуживал. Сначала его мама – моя прабабушка, потом бабушка Люся, потом ее родная сестра Яга, которая никогда не была замужем и своих детей не имела. Она и с Кощеем-то жила не как жена, а, скорее, как нянька, приняв шефство над ним после смерти сестры.

– Ладно.

Я подняла с пола плед, собрала мусор, оставленный врачами, и отправилась на кухню варить картошку.

– Все-таки иногда ты бываешь нормальной! – крикнул Кощей мне в спину.

В его устах это был очень щедрый комплимент.

Глава 7

Изначально никто не хочет быть плохим.

Каждый в детстве знает, что Кощей Бессмертный и Баба-яга плохие. А сам ты добрый, честный, справедливый и выступаешь на стороне правды и света. Иначе и быть не может. Но чем старше становишься, тем сильнее размывается граница, отделяющая хорошее от плохого. Внезапно оказывается, что Кощей – измученный, страдающий артритом дед, Баба-яга – старая некрасивая одинокая женщина, а людоед и вампир просто особенные, ведь их вины в том, что они родились именно такими, нет. Красная Шапочка – манипуляторша, Золушка – закомплексованная жертва, Иванушка-дурачок – наглый, глупый раздолбай, которому все достается на халяву. И когда ты это вдруг понимаешь, сказка заканчивается. Добра и зла больше не существует. Выбрать становится невозможно. И ты сам уже не знаешь, на какой стороне находишься.

Моя сказка закончилась, когда мне было восемь, однажды в субботу утром во время завтрака. Мама отчего-то накрыла стол на двоих, а папа, который обычно поднимался раньше всех, с постели так и не встал. Я спросила, не заболел ли он, а мама ответила, что ей все равно. И сразу, пока я не успела оправиться от удивления, выложила, что они разводятся. Она сказала это по-доброму, ласково, так, чтобы я типа не переживала, и от этого ее слова прозвучали неправдоподобно.

– Мы с тобой навсегда уедем в Италию. Представляешь? Это там, где Колизей, Пизанская башня и Венеция. Хочешь увидеть падающую башню?

– А папа?

– Папа останется здесь.

– Навсегда?

– Ага. Пусть один прозябает в этой унылой серости.

– Какой серости?

– Ну, здесь, в Москве.

Я огляделась. Кухонные шкафчики у нас были сочно-оливкового цвета, шторки на окнах и скатерть рыженькие, кухонный абажур ярко-желтый.

– Здесь все разноцветное, – не поняла я.

– Это я образно сказала. Просто Москва скучная, холодная и грязная. Зимой слякоть, летом пыль. А в Италии кругом зеленые поля, море и бескрайнее голубое небо.

– Как же мы тогда папу оставим?

– Микки, мышонок, нам с ним придется развестись. – Мама крепко зажала мою руку в своих ладонях. – Это значит жить раздельно. Ты же поедешь со мной?

– Я не знаю.

– Как не знаешь? Я же твоя мама.

– Нет, конечно, я хочу с тобой, но с папой тоже хочу.

– Так не может быть. Все уже решено.

– Хватит настраивать дочь против меня! – крикнул из комнаты папа. – Она никуда не поедет. Микки, зайди ко мне.

Вырвав у мамы руку и все еще ничего не понимая, я побежала к папе в спальню. Он сидел на кровати.

– Иди сюда.

Папа взял меня к себе на колени:

– Ты же со мной, мышонок, правда? Уж ты-то меня не бросишь?

– Я не знаю.

– Она тебя уже подговорила? – Он печально вздохнул.

– Я хочу с тобой, но с мамой тоже хочу.

– Так, к сожалению, не получится. Нужно выбрать.

Но как? Как я могла выбрать кого-то из них, если любила родителей одинаково? И они меня тоже любили. Так, по крайней мере, мне казалось. Любили, заботились, постоянно баловали и никогда не наказывали. Да и между собой до этого дня при мне не ругались.

– Ты сейчас поступаешь некрасиво. – Мама нарисовалась в дверях. – Мы с тобой уже все решили и договорились.

– Ничего не договорились, – отозвался папа, – пусть Микки сама решит.

– Конечно сама! – Мама ласково улыбнулась мне. – Но со мной ей будет лучше.

– А как насчет твоего престарелого хрена? С ним ей тоже будет лучше?

– Люк тут ни при чем. Не вмешивай его.

– О чем ты думаешь? Неужели я отпущу своего маленького мышонка черт знает куда?

– Твой эгоизм зашкаливает. Я даже не за себя сейчас прошу. Подумай о ее будущем!

– Я думаю о том, что у каждого ребенка должна быть нормальная семья. И Машина семья вся здесь. Все бабушки и дедушки, я, в конце концов. А там у нее не будет никого. Совсем никого. Только старый обрюзгший макаронник и его свежеиспеченная макаронина.

– Ты нарочно пытаешься оскорбить меня при дочери?

– Про тебя я не сказал ни слова.

Они долго ругались. Но я мало что слышала и уж тем более запомнила, кроме того, что близится нечто ужасное и какой выбор ни сделай, все будет плохо. Единственное, что я смогла придумать, – это не выбирать никого. Тогда, по моему мнению, родители должны были оба остаться со мной, ведь каждый из них меня сильно любил. А я любила их. Вот только сказка закончилась, а я об этом еще не знала.