Пуговицы (СИ)

Быстро вскочив, девочка открыла маленький выдвижной ящик мебельной стенки и вытащила оттуда пухлый тёмно-синий бархатный мешочек, после чего вернулась ко мне и высыпала из него на ковёр десятка три пуговиц. Совсем разных. Различного цвета, размера и формы.

— Они какие-то особенные? — я взяла одну и покрутила в пальцах.

— И да и нет, — Даша принялась заботливо раскладывать их в линию. — Это потеряшки. Они ищут семью.

— В каком смысле?

— Просто ждут, что они кому-нибудь понадобятся. Когда я их нахожу, всегда забираю себе. И мы обязательно подбираем им подходящую компанию. Вот, смотри, — она провела пальцем по пуговицам своей вязанной кофточки. — Видишь, они не все одинаковые, но очень похожие.

— Здесь даже на одну больше, чем нужно, — заметила я.

— Точно. Ты внимательная. Мне пришлось её пришить, потому что она сюда очень подходит. А если набирается много и ни с чем не сочетается, я делаю коврики.

Она снова вскочила и через минуту принесла несколько белых кухонных полотенец, на которых в виде узоров были нашиты пуговицы.

— А иногда превращаю их в талисманы, — Даша сунула мне в руки несколько пуговиц, подвешенных на веревки. — Или можно их пришить наизнанку одежды, и тогда они станут оберегами. Только нужно определённым способом пришивать. Я умею. Ты знаешь, что пуговицы называются пуговицами, потому что раньше люди верили, что они отпугивают зло?

Я вспомнила пиджак Томаша.

Даша говорила очень торопливо, шустро подсовывая мне ту одну пуговицу, то другую.

— Давай ты себе тоже одну заберёшь? Ты не пожалеешь. Они будут очень рады. Ты им нравишься. Они мне сами сказали. Хочешь, я тебе пришью? Выбирай.

Покопавшись среди тех, что валялись на полу, я выбрала самую большую, ярко-синюю.

— Ура! — воскликнула девочка. — Я так рада, что ты выбрала её. Потому что яркие и непохожие всегда сложнее всего пристроить. Снимай кофту.

Даша достала большую швейную шкатулку, где было множество разноцветных клубочков, ниток и утыканная симпатичными булавками, игольница в форме сердца, и, пока она подбирала нитки, а потом старательно пришивала пуговицу на внутреннюю сторону моей толстовки, я рассматривала её и думала о том, как бы я поступила на месте Томаша, будь у меня младшая сестра и попади мы в такую ситуацию. Сделала ли я бы всё, чтобы остаться вместе?

По сути, я никого не любила настолько сильно. И вообще не понимала, что это такое. Я не была ни к кому привязана и никем не дорожила. Моя семья — Кощей и Яга. Я должна была любить их, но между нами всеми этого никогда не было. Никаких особых чувств, тепла или привязанности.

А ведь, наверное, очень приятно, когда тебя любит вот такой ребёнок. Когда ты для него важнее всего на свете. Быть может, это даже больше, чем приятно? Ведь если ты нужен кому-то так сильно, в тебе появляется особый смысл. Ты уже не просто ты.

Я запретила себе думать обо всём таком уже давным-давно, а тут внезапно всколыхнулось и в один миг накрыло с головой.

Мы с мамой и папой катаемся на настоящих больших санях, запряжённых прекрасными белыми лошадьми. Всё вокруг нарядное и праздничное. Это Масленица, и повсюду, сколько я могу видеть, полно людей. Откуда-то доносится музыка. И ещё лежит толстый, искрящийся снег, но солнце уже светит настойчиво и тепло, ощущается приближение весны.

Я полулежу между мамой и папой на застеленной меховой шкурой скамье, а ветер порывисто обдувает мне лицо. И в тот момент я чувствую себя такой удивительно счастливой, что никак не могу выразить это словами, потому что ещё не понимаю, что это счастье. Я думаю, что это просто радость. И поэтому просто смеюсь. Хохочу изо всех сил. И мне чудится, будто вороны, раскачивающиеся на голых берёзовых ветках, не каркают, а тоже смеются. И две мохнатые шавки, бегущие за санями, смеются, и чучело Масленицы в разноцветных лентах, и кругленький, надкусанный блинчик, через дырочку в котором я смотрю на солнце.

И ещё помню, как купаемся на море. Папа то и дело вылавливает меня и кидает в воду. Снова и снова. Я отлично плаваю и представляю себя рыбой, выскользнувшей из сетей рыбака. И когда он в очередной раз подхватывает меня, откуда ни возьмись появляется мама и обнимает его так, что я оказываюсь зажата между ними. Я громко верещу и жадно глотаю воздух, как это делала бы оказавшаяся на воздухе рыба. Родители смеются, поэтому я верещу и бьюсь ещё сильнее.

Я чувствую огромную радость и думаю, что смех — это самое лучшее, что может происходить с человеком. А потом папа поднимает нас с мамой вместе и бросает, но падаем мы все втроём, и от этого становится ещё смешнее.

Я смеюсь так, что начинаю икать. Мы смеёмся, смеёмся и никак не можем остановиться.

Я уж и забыла, что раньше так много смеялась.

— Эй, Микки, — Даша потрясла меня за плечо. — Ты чего?

— Всё хорошо, — я вскочила на ноги, отвернулась и быстро вытерла лицо ладонями.

— Ты плачешь?

— Это от простуды. Глаза иногда слезятся. Сейчас умоюсь и всё пройдёт.

Я направилась в ванную. Даша за мной.

— А хочешь скажу кое-что, и ты сразу перестанешь плакать?

— Ну.

— Слава, между прочим, тебя давно любит.