Пуговицы

Если бы она их опустила вниз — из них бы полились слезы.

Марина решила не издеваться над ребенком и предложила игру.

Девочка закрывала глаза, а Марина дотрагивалась до изгиба ее руки различными предметами — плюшевой игрушкой, пластмассовой линейкой, стаканом, — словом, всем, что было под рукой в ее кабинете.

— Из чего это сделано, как ты думаешь? — весело спрашивала она и каждый раз слышала неправильные ответы.

Игра «слева направо», в которую она предложила поиграть, тоже не дала никаких результатов: девочка категорически путалась, в какой руке Марина держала стакан — в левой или в правой.

Стараясь не спугнуть ее, Марина провела еще один тест: достала с полки книгу (там всегда стояли детские книжки на случай, если кто-то из маленьких пациентов захочет почитать) Андерсена и попросила Лину прочитать вслух первую попавшуюся историю.

Девочка открыла страницу с историей о капле воды.

Марина и сама любила эту малоизвестную сказку. Она была короткой — о том, как некий старик по имени Копун Хлопотун рассматривал сквозь увеличительное стекло каплю воды и увидел в ней странный городок, по которому бегали крошечные люди, цокали по мостовой кони, впряженные в кареты и коляски, — все было так же, как в большом Копенгагене…

Лина медленно, по слогам, которые соединяла как заблагорассудится, начала читать первую строчку: «Вына-верновидели-челез-увели-чительноестекло-через-котороевсе-ве-щикажут-всто-разболь-шечем-насамомделе…»

Произнося эту чепуху, девочка все время с опаской поглядывала на Марину — не начнет ли ругать. Но та одобрительно кивала головой.

Девочка вздохнула с облегчением и с большей уверенностью продолжила чтение.

На этот раз речь полилась из нее свободно и связно, разве что она давала себе передышку, время от времени глубоко вздыхая, будто ей не хватало воздуха.

Марина знала эту сказку наизусть.

Но уже через минуту поняла, что совсем забыла, о чем в ней говорится!

Откуда в ней взялись новые герои — пара влюбленных, живших в капле? С удивлением узнала, что и капля находилась на крышке кастрюли. И что жизнь всех ее жителей зависит от того, перевернет ли кухарка крышку…

— Сначала Милли и Талль решили переехать в другую, соседнюю, каплю, которую видели на стекле окна. Та капля была больше и прозрачней. И казалась им более надежной, чем их маленькая, — «читала» Лина, старательно водя пальцем по строчкам, — и они решили бежать из крышки, за пределы своей капли, чтобы увидеть мир таким, какой он есть…

Марина удивленно пожала плечами: неужели у нее совсем отшибло память?!

Она тихо присела на спинку кресла и незаметно заглянула на страницу, по которой скользил детский пальчик.

И едва удержалась от удивленного возгласа: Лина ловко, быстро, с великолепной непрерывной интонацией… на ходу придумывала совсем другую — свою! — историю.

Делала она это так искусно, что трудно было отличить словесную импровизацию от реальной, андерсеновской, истории. К тому же девочка использовала в «свободном переводе» такие слова и словосочетания, что хоть бери и записывай!

Марина слушала разинув рот. Более того, то, что насочиняла девочка, показалось ей гораздо интереснее.

Борьба влюбленных закончилась довольно трагично: им удалось выбраться за пределы своей капли, пробиться сквозь водяную стену, пройти сложный путь от грязной крышки к оконному стеклу, за которым они увидели свет, о котором мечтали. А с первым лучом солнца, который «заглянув в кухню в поисках чего-нибудь вкусненького», оба… испарились, «до последней минуты держась за руки…».

Лина закончила «читать» и быстренько захлопнула книгу.

Марина погладила девочку по голове.

— Тебя в школе часто вызывают читать вслух? — спросила она.

— Нет.

— А почему? Ты же так хорошо читаешь!

Девочка недоверчиво посмотрела на Марину.

И больше не проронила ни слова.

Задав еще несколько вопросов и не получив ответов, Марина позвала маму.

— Ну, что скажете? — посмотрела ей в глаза дама.

— Ваша девочка нормальная… — сказала Марина. — Но вы поздновато опомнились.

Пока длилась пауза, Марина напряженно сводила воедино все свои недавно полученные в университете знания.

— Нормальная? — с надеждой спросила мать Лины. — Тогда что с ней?

— Дислексия, — ответила Марина и повторила это слово, которое ей пришлось произнести едва ли не впервые, словно говорила сама с собой: — Да, дислексия…

— Господи… — выдохнула женщина. — Это опасно? Что это значит?

Ее руки и губы дрожали. Сейчас с нее слетел всякий лоск, даже выветрился изысканный «Шалимар».

Марина заметила, что один ноготь был сломан — вероятно, женщина нервничала, пока сидела в коридоре.

— У вашей дочери, — начала объяснять Марина, — специфическое частичное нарушение процесса усвоения слов. Ранее такое расстройство называли словесной слепотой. Такие дети воспринимают мир трехмерным, образным. А все, что написано на бумаге, — то есть все печатные слова и символы, которые они не могут представить образно, никак не идентифицируют. Поэтому и возникают проблемы с чтением, письмом и с восприятием информации.

Женщина разрыдалась:

— Не понимаю! Она все же больная?