Пуле переводчик не нужен

Как исподволь подкрадывается старость: у других перемены видишь, а у себя не замечаешь… Клемент Ефремович Ворошилов рассказывал под большим секретом, как однажды на заседании политбюро, когда Берия предложил подвергнуть репрессиям отца Мэлора, Георгия Стуруа, за его мемуары, в которых он хорошо отзывался о Троцком, Сталин сказал: «Чего его репрессировать? Освободить надо от должности Председателя Верховного Совета Грузинской ССР, и все. Выжил из ума старик!» Все изумились, но промолчали – Стуруа был на четыре года моложе Сталина! Сохранился он, правда, не так, как его друг и соратник Анастас Микоян, но стариком точно не выглядел. Забавно, Мэлор любит рассказывать о том, что его отца с Микояном не расстреляли в числе 26 бакинских комиссаров потому, что Георгий Стуруа устроил побег, а к нему присоединился Анастас. А Микоян и не думал бежать. Побега не было вообще. Не расстреляли их англичане просто потому, что из списка стоявших на довольствии в тюрьме их исключили – в связи с болезнью они были переведены в изолятор. А список попал в руки оккупационных властей, и 26 комиссаров были расстреляны… Игорь как-то рассказал анекдот, который имел хождение в МГИМО: «А про Микояна оккупантам было указание: в 27-го не стрелять!» Игорь и Мэлор вообще большие любители анекдотов. Хорошо, что отцы – члены ЦК, можно себе позволить острое словцо. Про Мэлора, кстати, Игорь тоже рассказывал анекдот. Молодой обозреватель «Известий» одним из первых в Москве приобрел за границей спортивный автомобиль. Это был длинный красный «Додж», и так как у Мэлора не было гаража, то стоял он все время у редакции «Известий». Мыть он его не любил, да и некогда было. Вот и появилась в Москве забавная загадка: «Длинный, красный, грязный и всегда стоит. Что это? Нет, неправильно – это автомобиль Стуруа!»

Николай Михайлович привычно кивал головой, слушая ровный поток речи Константина, продолжая думать о своем. Пусть себе читает. Он потом все это прочтет, уже в «сгущенном» варианте, без воды, в записке незаменимого Вила Федоровича. Зная, как не любит принимать решения его шеф, тот каждый день готовил ему «выжимку» из важнейших телеграмм и писем, прибывавших на имя посла, и (только для облегчения работы посла, конечно!) снабжал их «рыбой» – готовыми заготовками ответов.

Пеков вздохнул: «Вил спит и видит себя в расшитом по воротнику и рукавам золотыми дубовыми листьями посольском мундире – военное прошлое дает о себе знать! Он созрел для самостоятельной работы, нет слов, но надо как-нибудь попридержать его до того времени, пока «доброжелатели» в высотном здании на Смоленской площади не проводят меня «на заслуженный отдых». А то без него будет трудно… Молодежь рвется к власти. Нас, «мастодонтов», стараются даже не пускать в столицу. Где это видано, чтобы послы меняли страны, не отсиживая в центральном аппарате хотя бы по году? Ведь я за рубежом уже с 56-го года… 16 лет подряд! Семь лет в Алжире, четыре года в Иране, вот уже пять лет в Индии. А уйдет Андрей Андреевич? Что будет, представляю! И среднее-то поколение уже натворило невесть что… Чего стоят эти решения о расширении МИДа с размещением отделов, курирующих новые, недавно освободившиеся страны, не в специальном здании, а над знаменитым гастрономом на Смоленской площади и над большой аптекой в начале Сивцева Вражка? Смех, да и только! Разве Сталин позволил бы, чтобы святая святых советской дипломатии – департаменты МИДа размещались над магазинами или аптеками. Противно даже вспоминать названия, которые молодые дипломаты дали этим филиалам – «гастромид» и «аптекомид»? Тьфу! Сталин бы…» Николай Михайлович глянул на продолжавшего «жужжать» Константина и вновь окунулся в воспоминания…

Его, молодого партийного работника ЦК, бывшего секретаря парткома, а затем директора московской шелкоткацкой фабрики, неожиданно для всех вдруг избрали первым секретарем Приморского краевого комитета партии. Назначили – будет вернее. А еще вернее – назначил. Он назначил. Неожиданно для всех, но не для самого Пекова. Этому предшествовала долгая беседа с самим.