Добровольное уединение, самоизоляция или, точнее говоря, «волевая ссылка» Ригана типична для многих главных героев нуара, в основе своей весьма сомнительных и неоднозначных типов. Нередко их киносудьба заканчивалась в тюрьме, в мучительном одиночестве или в безумии раскаяния за совершённые преступления. Объяснения с Верной проходят под дождем, что еще раз подчеркивает нуарную суть фильма. Роковая женщина сама оказывается жертвой: она теряет любовь, брата, грозится убить Ригана, выхватывая крошечный браунинг, однако со слезами на глазах исчезает в потоках проливного дождя. В этой сцене видны только темные профили на фоне полосатого «гофрированного» стекла. Наверное, это самый сильный эмоциональный, но при этом самый мрачный момент в фильме. Герою предстоит сделать выбор: предать красавицу или своего босса. Именно в этой сцене чувствуется, что «Перекресток Миллера» — не какая-то подделка под нуар, но пародия на жанр, переходящая в самый настоящий качественный нуар. Имитация классических элементов оказывалась сильнее и убедительнее оригинала. Во всем фильме нет ни одной смешной сцены, что указывает на пародию «высочайшего полета».
Впрочем, в некоторых других фильмах братья Коэны используют иные способы пародии — и опять же на излюбленный ими нуар. Начиная с первого фильма «Просто кровь» (1984), через «Фарго» (1996) до «Человека, которого не было» (2001) они оттачивали свой стиль, основываясь на нуаровском наследии. Когда «Просто кровь» вышла на экраны, неонуар уже был признанным явлением в мире культуры. До того момента как Тарантино в «Бешеных псах» (1992) и «Криминальном чтиве» (1994) дополнил нуар-мотивы комичными моментами, братья Коэны, наверное, были единственными, кто успешно совмещал иронию и сумрачный стиль нуара. Однако если Тарантино остановил свой выбор на гиперактивном действии и открытых намеках на безумие поп-культуры, то братья Коэны предпочитали использовать и обыгрывать элементы традиционного нуара: запутанные схемы, заговоры, тайны с причудливым и сложным «узором».
Именно с Коэнов началась традиция вводить в неонуар (как имитацию обычного нуара) комические моменты, а иногда даже смешные сцены, чего отродясь не было в классическом жанре. Классический нуар избегал откровенного морализаторства, фактически не оставляя места для добродетельных американцев, довольных своей жизнью. Мир классического нуара по характеристике одного из исследователей — «тревожное видение, рушащее надежды, но дающее фатальную незащищенность» — в классическом нуаре никто не защищен ни от чего. Вдобавок ко всему классический нуар по-своему демократичен — в нем нет победителей и несомненных фаворитов, законы бытия применимы ко всем, все в равной степени уязвимы. Как видим, мрачный пессимизм классического нуара — не самая подходящая среда для забавных происшествий и веселых диалогов, это было уделом комедий, процветавших в Голливуде все время его существования.
Однако это не означает, что комедийное начало совершенно чуждо нуару. Изображение характера человека, оказавшегося в западне обстоятельств либо же заблудившегося в лабиринте города, может быть как трагичным, так и нелепым, то есть грустно-комичным. Ведь в комедии есть не только веселые клоуны («рыжий Арлекин»), но и грустные («бледный Пьеро»).
Ситуация с «ловушками» может быть как неврастенической, так и меланхолической. Тоска и страх не могут быть бесконечными, бесконечный ужас взывает к ужасному концу, что делает его предсказуемым и по-своему смехотворным. Однако в комедии есть ясное понимание времени. В нуаре время фактически отсутствует, там нет ни перспектив, ни ясности. Отсюда выходит, что существование в абсурдной Вселенной нуара дает массу поводов для мрачноватого юмора. Если взять ленту Улмера «Объезд» (1945), которая относится к классическому малобюджетному нуару, то нелепых совпадений в ней хватило бы на полноценную комедию положений. Судьба преподносит главному герою такое количество неприятных сюрпризов, что вся его жизнь превращается в форменный фарс. В «Бульваре Сансет» сарказм по поводу манипуляций и извращенных привязанностей превращается в иронию, которая достигает своего пика в сцене, когда героиня после убийства спускается к полицейским и журналистам в образе Саломеи.