Пуля для эрцгерцога

Между тем тронулся кортеж от ратуши. Шоферам никто не сообщил об изменении маршрута. Он сидел у них в головах еще с Илиджа: до ратуши по набережной, от ратуши поворот на улицу Франца-Иосифа.

Потиорек хватился первым, ударил шофера по плечу:

«Куда ты едешь? По набережной!» От генеральского окрика шофер ошалел и нажал на тормоз. «Мерседес» остановился как раз в том месте, где стоял напившийся кофе Принцип. Юноша от ужаса выронил бомбу. Она не взорвалась. Со всех сторон с криками бежали люди в мундирах.

В этот момент Иван Андреевич поднял свой пистолет и, не глядя прицелившись, нажал на курок.

Удар был страшный. Тело вжало в кровать и неловко вслед за этим подбросило. Правая рука отлетела и шарахнулась тыльной стороной кисти о стену, но пистолет удержала. Левая схватила и потащила край скатерти со стоявшего рядом стола неизвестно чьей работы. На пол посыпались мелкие вещицы, а потом тяжко съехала Библия.

Глава девятая

Копыта хлюпали по мутным лужам. Генерал медленно ехал по пустынной деревенской улице, держа в правой руке поводья, в левой – железнодорожный зонт. Улица была широкая, заборы низкие, дворы голые и скользкие на вид. От этого ощущение пустынности усиливалось.

Дождь все сеялся, но уже по инерции, без внутренней уверенности в своей правоте.

Василий Васильевич не смог выбрать избу, к которой можно было бы обратиться с вопросом. Он проехал деревню насквозь, так ничего и не поняв в народной жизни. Увидев перед собой унылые липы и бредущую на водопой к барскому пруду березовую рощу, он остановился. Вытер мокрые щеки и, пробормотав себе в усы что-то непреклонное, развернулся. И погнал заляпанного грязью конягу обратно. Словно почувствовав его решимость добиться своего, деревня перестала скрытничать и дичиться. Сразу же открыла она вернувшемуся генералу амбар, под стеной которого сидели на полированном бревне с полдюжины задумчиво покуривающих мужичков. Черная соломенная стреха хоронила их от дождя.

– Здорово, мужики! – сказал бодро Василий Васильевич, вглядываясь в бородатые лица. Мужики встали, поклонились, содрав с голов шапки.

– А что, как мне Фрола Бажова, убив… плотника вашего, сыскать?

Изба Фрола была ему тут же, без всякого народного жеманства, указана и оказалась настолько рядом, что могло показаться, будто она тихо подкралась к амбару во время генеральского разговора с мужиками. Тем не менее один курильщик вызвался проводить и услужить. Принял у ворот коня на сохранение и зонт. Зонт генерал машинально сложил, отдавая в мужицкие руки, о чем потом долгие годы стыдливо жалел. Простые люди так же могут позволить себе не мокнуть зря, как и господа. Будущие красноармейцы никогда не догадаются, чему они обязаны столь человечным отношением к ним их дивизионного военспеца.

В избе было тепло и кисло. Маленькие окошки давали мало света и позволяли лишь рассмотреть икону в черном углу, лампаду под ней, голый широкий стол и сидящего за столом бородача. Перебарывая в себе желание наклонить голову, чтобы не зацепить невидимый потолок, генерал подошел к столу и сел на лавку. Ему не хотелось, чтобы Фрол заранее понял всю серьезность и силу его интереса, поэтому он начал «шутливо»:

– Как поживаешь, убивец?

– Мы плотники, – глухо ответил хозяин, и Василий Васильевич сразу затосковал. Все же он очень рассчитывал на этого мужика, происходящего из самой что ни на есть народной толщи. Ближе всех расположенного к глубинной, беспримесной правде. Плохо, ежели он станет прикидываться рядовым представителем трудовой бессмысленной скотины. И еще хуже, ежели он является таким на самом деле.

– Скажи мне, ведь ты первый все узнал?

– Что, барин?

– Что станешь убивцем.

– Узнал, но стать не хочу.

– Это я понимаю, дурья твоя башка. Хотя, может, и не дурья. Но я про другое. Как ты дошел? И откуда это было? Просто так сделалось в голове, и все?

Фрол вздохнул тяжко и длинно, как бы не по своей воле.

– Не понимаю, барин.

– Не понимаешь или говорить не хочешь?

– Я сказал, сам сказал. Сам.

Василий Васильевич потрепал растительность на лице.

– Ты видишь, я генерал.

– А то.

– Я вошел, ты даже не встал. Значит, что-то знаешь. Может, даже и с той стороны, какой я скоро буду генерал, а?

– Виноват и стыдно мне – спал. Тихо, дождик сыпет.

В доказательство своего раскаянья Фрол поднялся, опершись кулаками на тускло освещенную столешницу.

– Ладно, пусть. Мне другое не нравится, что я никак не могу тебя уловить, ухватить. Русский народ!!!

– Русский, ваше благородие, истинный крест – русский. – И бородач мощно перекрестился на иконку.

– Значит, в Бога-то веруешь?

– Ишь ты, как же чтоб не так? – почти восхитился безумием вопроса плотник.

– А вот царь?

– Царь? Царь – он батюшка. И завсегда царь.

– А если его казнят?

– Не понимаю.

– Я тоже не понимаю, брат. И для меня царь есть царь. А я его генерал. Пусть даже бабу глупую полюбил всем сердцем и насмерть. И зря. Но я генерал, и я царский генерал. Понимаешь?!

– Понимаю. И робею.

Василий Васильевич сардонически захихикал.

– А ты, значит, Афанасия Ивановича зарежешь?

– Не хочу я этого.