Пуля для эрцгерцога

– Мрачнеешь, но вместе с тем не полностью опровергаешь. Ну, Бог с ним, с Афанасием. А если б ты, Фрол Бажов, такой, как есть, понял, если б вступило тебе в голову, что не его, не либерального помещика Понизовского зарежешь, а царя Николая Александровича зарежешь, тогда как?

– Царь – это царь.

– Нет, ты не крути, ты возьми в голову, представь, вообрази: не Афанасия Ивановича, а царя-батюшку. Так же ясно, как Афанасия, только царя. И гостиная, и камин, и часы, только не помещик, а царь.

– Нельзя это и грех. И быть не бывает.

– А Афанасий Иванович, значит, бывает?! Его, значит, можно?! Уже, выходит, велено?! Кем? Кем велено?!

– Я этого не хочу.

– Но знаешь, что будет?

– Знаю, барин, – Фрол продолжал стоять, и голос его гудел под невидимым потолком, – знаю, очень знаю, но сильно не хочу.

– Но ведь кто-то, не ты, не Фрол Бажов, с тебя и дяди Фани хватит, – какой-нибудь Иван Петров знает уже, заметь, знает, что зарежет царя, как с этим быть?

– Я не знаю никакого Ивана Петрова.

Генерал вскочил, бросился к окну, ударил кулаками по узенькому подоконнику и заговорил быстро и горячо:

– А представь, Фрол, я, царский генерал… я готов хоть сейчас воевать идти, хоть полком командовать, хоть ротой, я глотку перегрызу всякому, кто заикнется против монархии и царской фамилии, всякому, кто… так вот, я тоже кое-что знаю. И про себя, и вообще. Что будет война. С германцами, а потом внутри себя. И я пойду на службу, уж не знаю, как это произойдет, понять такое мозг мой не в силах, но пойду-таки на службу к тем, кто царя моего сбросил и из пистолетов расстреляет. Это как, Фрол, а? Я ведь это точно знаю!

– Этого быть не должно, барин, – очень ясным, все понявшим голосом сказал мужик.

– Что значит «не должно»?! Вот хоть ты – не убивай Афанасия, и все! Что тут трудного – не убить, убить-то сложнее, ан ты все же сделаешь это, ибо неизвестно, что предпринять против этой мысли, против уверенности этой. Застрелиться, что ли?

– Самоубийство грех, – уверенно, причем употребив слово не из своего лексикона, заявил Фрол.

– А царя застрелить – нет? А барина своего зарезать?

– Каждый должен сам думать.

– Уж что-что, а думать мы горазды. Придумать – так нет, ничего толкового не придумывается, а думать…

Генерал поднял голову и посмотрел в окошко, прищурился и вдруг захохотал. Весьма громко и истерически.

Глава десятая

Кто это там стучится в двери первого этажа? Мне отлично известно кто. Великий друг великого немого, липкий негодяй, склонный к негрофилии, мсье Делес собственной персоной. Я знал, что он захочет меня посетить, знал, что он меня выследит, но мне никогда не суждено узнать, каким образом он это сделает и зачем это ему нужно. Есть области мира, для проникновения в которые дух мой не предназначен. Впрочем, что это я! О месте моего пребывания мсье Делесу могла сообщить мадам. Какой-нибудь час назад доктор Сволочек беседовал с нею на мой счет. Надо сказать, более чем неудачно. Мадам не пожелала видеть своего старого, хотя и юного любовника.

Доктор Сволочек (пришло время открыть его настоящее имя – Словачек. Оно исказилось в призме моей юношеской неприязни. Господи, я считал этого милого словака, человека слова, форменной сволочью. Не мог простить ему его поведения в день дуэли. Да, я натолкнулся тогда на его похоронный взгляд и не смог покинуть коляску. Но что заставило доктора смотреть на меня именно так? Он всего несколькими минутами раньше узнал о смерти синьора Лобелло. Исходя из моего поведения в день смерти маэстро, доктор всерьез считал меня причастным к ней. Он видел во мне чадо ада. Этот незримый Лобелло был чем-то вроде провинциального Нострадамуса. Из каких-то древних и дрянных книг он вычитал, что судьба мира решится в городе Ильве в июне 1914 года. Причем руками молодого человека из северной страны Московии. Решится путем убиения этим юношей заезжей франкской актрисы. Можно себе представить, какими чувствами воспылал впечатлительный доктор, когда узнал о моем знакомстве с мадам Евой. Предсказания синьора Лобелло всегда сбывались. А тут еще выяснилось, что последнее предсказание есть последнее его дело в этой жизни).

Итак, доктор Сволочек отправился отпирать дверь. Если бы я мог, то остановил бы его. Все, что в моих силах сделать для него, – это назвать его настоящее имя.

Грохот переворачиваемого стола и стук падающего тела. Мсье нанес доктору удар рукоятью пистолета в переносицу. Теперь тихо Мсье душит доктора, поваленного навзничь. Душит, душит… Мелкий шум – конвульсирующая нога удушаемого отбросила табуретку. Все. Окончательная тишина.