Пуля для любимого

— Атак это, — передразнил ее Георгий Петрович. — Человек, от которого нужно избавиться, — редкостная гадина и аферист. Это он твоего Игоря вокруг пальца, как лоха последнего, обвел. А ты теперь расхлебывай, что он тут заварил. Так что, красавица, если тебе его жалко больше, чем себя или своего пацана, то так и скажи, и разговор окончен.

Георгий Петрович отпустил Настю, отошел на несколько шагов в сторону и закурил. Он молчал, решив не торопить Настю. Словно сквозь сон, она услышала его слова:

— У нас сегодня какое число? Двадцатое? Вот двадцатого, через месяц, я тебя и найду. Думаю, тридцать дней — вполне достаточный срок для того, чтобы ты созрела. И не думай... Даже не думай забирать ребенка из санатория и пытаться его спрятать. Пожалеешь...

С трудом дождавшись выходных, Настя отправилась к Никитке в санаторий. Трехчасовая дорога в «Икарусе» показалась ей бесконечной. Она смотрела в окно, но не замечала ничего вокруг — мелькающие деревья и столбы слились в одну сплошную серую линию, не было ни солнца, ни облаков...

Она пыталась заставить себя не думать о плохом — пыталась, но не могла. Воображение рисовало перед ней картины, одна из которых была страшнее другой.

«Вот сейчас я приеду, а мне скажут... Скажут, что Никиту вчера забрали... Или что он исчез... Или, не дай Бог... Нет!»

Выскочив из автобуса, она тут же поймала такси, даже не попытавшись поторговаться и сбить цену, которая составляла почти четверть ее месячной зарплаты в детском саду. Через пятнадцать минут она уже входила в здание административного корпуса.

— Анастасия... Николаевна? Здравствуйте, — с улыбкой приветствовала ее высокая женщина в сверкающем белизной халате.

— Здравствуйте, Елена Андреевна, — ответила Настя, напряженно всматриваясь в ее глаза, подсознательно пытаясь отыскать в них тревожные знаки. Елена Андреевна Фатулаева была заведующей отделением кардиологии.

— Пойдемте со мной, я как раз в ваше отделение...

— Скажите, а с Никитой все в порядке? — прошептала Настя побелевшими губами.

— С Никитой? — Елена Андреевна обернулась. — С Никитой все замечательно! Пойдемте скорее, он вас уже заждался — знает, что сегодня выходной, значит, мама должна приехать!

Облегченно вздохнув, Настя заспешила вслед за доктором. А через несколько минут уже держала на руках Никитку — живого, здорового, радостно смеющегося.

Часть 2

— Настя, Настя, Андрюшка опять вредничает! Он опять не дает мне игрушки.

— Иди ко мне, Иришка. Что там у вас опять случилось?

Настя откинула со лба непослушную тонкую прядь, которая никак не хотела заправляться в косу. Улыбнувшись, подумала о том, что дети за прошедшие два года так и не научились называть ее Анастасией Николаевной. Она относилась к этому спокойно — на самом деле, не у каждого повернется язык называть по имени-отчеству двадцатитрехлетнюю девушку, учитывая то, что даже на свои двадцать три года она никак не выглядела. Ей вполне можно было дать шестнадцать, с натяжкой — восемнадцать лет. Невысокая, тоненькая, как будто еще не сформировавшаяся — подросток, а не женщина. И лицо детское. Пухлые губы, бесчисленные веснушки на носу, зеленые, широко распахнутые наивные глаза... Четырехлетние дети видели в ней чуть ли не свою ровесницу, а сочетание «Анастасия Николаевна» казалось им труднопроизносимым и вообще к Насте не подходящим. Даже взрослые удивлялись, узнав, что эта рыженькая девушка, с виду подросток, имеет пятилетнего сына.

Всем почему-то становилось жалко маленькую и хрупкую Настю, а Настя просто не выносила, когда ее жалели. Поэтому в кругу малознакомых людей предпочитала о себе не распространяться.

— Иди ко мне, — повторила она и протянула руки навстречу пухлой розовощекой девчушке с длинными белыми кудряшками, которая тут же привычно и ловко обхватила ее шею и взобралась на руки. Настя улыбнулась, легонько прижала светлую головку к щеке, закрыла на минуту глаза — ну почему все дети так удивительно, так приятно пахнут!

— Что случилось?

В глазах у Иришки стояли слезы, грозившие с минуты на минуту хлынуть по щекам бурным потоком. Она моргнула, и тут же из каждого глаза выкатилось по слезинке, тонкие розовые губы растянулись — уголками вниз, щеки заалели сильнее.

— На-а-асть, — растягивала Иришка, — он опять вредничает, опять не дает мне игрушки!

— Ну, тише. Не плачь. Сейчас мы все выясним.

Иришка была легонькой как перышко. Настя прижала ее к себе покрепче, слегка коснулась губами теплой розовой щеки, почувствовала, как быстро и тревожно бьется сердечко, нахмурилась — в самом деле, Андрюшка, хоть и неплохой, умненький мальчишка, но Иранку уже замучил. Ни дня — да что там дня, ни часа не проходит без того, чтобы он ее не стукнул, не дернул за волосы, не подставил подножку...

— Андрей, — Настя смотрела на рыжего вихрастого мальчишку строго, сдвинув тонкие брови, и он тут же нахмурился в ответ, опустил голову, — ведь ты же мужчина. Или пет?

— Муссина, — весомо подтвердил Андрей и, подняв глаза, уставился на нее вопросительно.

— Настоящие мужчины никогда не обижают слабых. А ты опять обидел Иру. Видишь, она плачет.

— Больше не буду.