Пуля для следователя

— У нас уже и ключа нет. А меня все равно убьют! Так же как мне пришлось убивать других людей. Но я в этом не виноват, виновато мое начальство!

Начальство уже находилось рядом: встревоженный Гордиенко прибыл с первым нарядом милиции, вскоре приехал мэр Зеленодольска. Все кричали через замочную скважину свои должности и звания, журналисты называли свои издания. Артюхин был по-прежнему недоволен.

— Что вы мне туфту гоните?! Я же ясно сказал — священника и телевидение.

Приехал священник, отец Павлин. Он хотел вступить в переговоры, однако Гордиенко не подпустил его к дверям.

— Вам тут находиться опасно — здесь зона обстрела.

Отец Павлин сказал, что подойдет на улице под окна жарковской квартиры. Однако там тоже была зона оцепления. Начальник УВД сказал, что не может позволить священнику рисковать жизнью.

От корреспондентов местного телевидения защищались общими усилиями. Милиция останавливала их еще на дальних подступах к дому, где произошло чрезвычайное происшествие. «Хватит с нас негатива! — зычно кричал Владимирцев. — Мы убиваем подрастающее поколение потоками лжи и насилия!»

Вячеслав затянул шторы на окнах и выключил свет. Захватчик и его пленница просидели в кромешной темноте до самого утра. К тому времени, наслушавшись объяснений психиатров, милиционеры стали настоящими специалистами по бредово-навязчивым установкам в социальном обрамлении. Именно этим, судя по всему, и страдал Артюхин.

По словам психиатров, кроме сезонного — весеннего и осеннего — обострения шизофрении существует еще и время суток, когда душевнобольного охватывает депрессия и он становится особенно опасен, — это предутренние часы.

— Дальше ждать не имеет смысла, — сказал в пять утра Гордиенко. — Старшина в любой момент может прирезать женщину.

Операция по захвату началась с двух сторон. В пять пятнадцать спецназовцы начали бить стекла в окнах, пытаясь отвлечь внимание захватчика. К тому времени саперы уже заложили взрывчатку в замок двери и взорвали заряд. При взрыве пленница инстинктивно отпрыгнула за узкий кухонный шкафчик. Полусонный Артюхин по-прежнему сидел на стуле с ножом в руках. В этот момент на кухню молнией влетели люди в камуфляжной форме. Один из них ударил Вячеслава прикладом автомата в лоб, вслед за этим последовала автоматная очередь. Артюхин обмяк и свалился на пол. Три пули попали ему в грудь, еще одна — в голову.

Труп старшины быстро увезли в морг. Сердобольные соседи начали всячески обхаживать натерпевшуюся за ночь Жаркову. Женщины наводили порядок в квартире, мужчины распределяли роли — кто поможет вставить стекла, кто — дверной замок. Одна из соседок увела Антонину Трофимовну к себе — пусть выспится. Там ее и застали приехавшие в середине дня Турецкий и Курбатов.

Они уже успели поговорить с жильцами дома и составить общую картину происшедшего. Однако в первую очередь их интересовали показания артюхинской пленницы. Особенно подробно они расспрашивали о том, что происходило во время кратковременного утреннего штурма.

— Значит, вы говорите, когда раздался взрыв, Вячеслав остался сидеть на табуретке.

— Да. Я вскочила и забилась сюда. — Жаркова показала пространство между тумбой и шкафчиком. — А он даже не шелохнулся. Ну чисто истукан. И тут налетели милиционеры.

— Он хоть пытался кого-нибудь ударить ножом?

— Я этого не заметила. Здесь свет был погашен, они нападали с фонарями. Все произошло так быстро.

— Слова насчет того, что его заставляли убивать, вы точно запомнили?

— Совершенно точно. Он это повторял несколько раз.

Следователи установили, что старшина Артюхин не бывал ни в каких психиатрических лечебницах, не состоял на учете в психдиспансере, никто из его родственников отродясь не страдал шизофреническими заболеваниями. Врач объяснил, что болезненная манера поведения могла возникнуть из-за внешних влияний.

— А его слова о том, что его заставляли убивать?

— Думаю, они соответствуют истине.

Курбатов предложил поговорить по горячим следам с начальником УВД, он же лично руководил утренним штурмом. Александр Борисович отнесся к этому предложению отрицательно:

— Зачем? Скажет, что человек сбрендил и нес околесицу. О приказе тоже нужно спрашивать не его, а тех, кто застрелил Артюхина. Они же пока ничего не скажут — боятся Гордиенко. Ясно, что приказ отдал он. Ему было важно, чтобы Артюхин замолчал навсегда. Гордиенко наверняка ждет нас. Поэтому мы к нему не зайдем. Пусть несколько дней помучается, потом мы с ним встретимся.

— Тогда, надеюсь, мы не спрашивать его будем, а сами расскажем, что нам известно.

— Честно говоря, меня сейчас интересует другое, — продолжил Турецкий. — Вот ожидает нас начальник УВД, настроен на определенную волну, и после всего произошедшего это логично. А я бы сейчас попросил его показать заявление сына об украденном кортике.

— За чем же дело стало, патрон?

— Очень важно: есть такое заявление или нет?

— Сами-то как думаете?

— Думаю, нет и не было. Вот увидишь, Саша. Не знаю уж, что он скажет — короткое замыкание, наводнение, цунами. Мне даже интересно, какую причину выдумает досточтимый Альберт Васильевич.