Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!

Петр Федорович качнулся еще сильнее и повернулся было к кушетке, намереваясь уснуть, как это часто бывало после обильных возлияний, однако ж графиня удержала его. Медово улыбнувшись, она мягко проговорила:

– Сейчас самое время уделить толику внимания нашему другу. Он должен сообщить тебе сведения важности чрезвычайной, которые требуют монаршего внимания и решения беспромедлительного.

Замутненный разум великого князя уловил лишь одно слово «монаршего», и оттого он сразу загорелся.

– Зови, з-зови его сюд-да… – проговорил он и мешком рухнул в кресло, запутавшись в спущенных панталонах.

Графиня укоризненно улыбнулась, подошла к нему, нежно поцеловала и подтянула панталоны, но великий князь уже был не в состоянии даже приподняться и потому так и остался полуодетым. Воронцова поморщилась, но исправить что-либо было уже невозможно. Она тенью проскользнула к двери и осторожно поскреблась, ответом был столь же тихий, незаметный звук. Лизанька толкнула дверь, и в комнату так же незаметно проник Брокдорф. Его хитрые глазки, спрятавшиеся в толстых щеках, моментально обежали комнату, хотя он наверняка почти все видел и слышал благодаря предусмотрительно просверленной дырочке, спрятанной среди позолоченной резьбы, украшающей дверь. Увы, такова особенность почти всех дворцовых дверей…

Брокдорф, согнувшись в почтительном поклоне, мелкими шажками приблизился к сидящему в кресле великому князю и почтительно приник жирными губами к вяло свисающей руке. Петр Федорович встрепенулся, мутно оглядел шелковую спину и промямлил:

– Wer sind Sie?

Брокдорф неловко выгнул шею и, глядя снизу вверх, льстиво прожурчал:

– Вашего высочества наипокорнейший слуга барон фон Брокдорф, голштинской службы полковник.

Петр Федорович икнул.

– Was wollen Sie?

Как всегда, теряя контроль над собой, он переходил на немецкий язык, чему уже никто из окружающих не удивлялся. Русский язык великий князь презирал, считая его грубым и немелодичным. То ли дело немецкий! «Stillgestanden! Linksum kehrt!» Это же музыка! Впрочем, в данный момент столь высокие мысли не обременяли великого князя.

– Ваше высочество, узнав о том, какие опасности грозят вам, я почел своим первейшим долгом поспешить к вам, дабы предотвратить угрозу и развеять козни противников.

– Мне? Угрозу? – пьяно вскинулся великий князь.

– Да-да, – торопливо вставила графиня, прильнув к его второй руке. – Слушай его, свет очей моих. Ведь это он мне подарил шкатулочку предивную, а значит, никак тебе врагом быть не может.

– Ты права, Лизанька, – вяло проговорил Петр Федорович, проводя рукой по ее распущенным волосам. – Ты мне друг, и тот, кто друг тебе, должен быть другом и мне самому.

Брокдорф поклонился еще ниже, справедливо полагая, что этим дело не испортишь, и вкрадчиво произнес:

– Ваше высочество, позвольте вашему верному слуге сослужить вам службу наиважнейшую. Вы даже не представляете, сколь рискованно положение ваше, поколику трехглавая гидра уже вьет свои злокозненные кольца вкруг трона российского, угрожая не токмо благополучию вашего высочества, но даже самоей вашей жизни. Однако ж ваш верный друг король Пруссии Фридрих поручил мне блюсти ваше высочество, дабы сохранить в неприкосновенности баланс интересов европейских. Ведь эти заговорщики погубить не только Россию измыслили, но и через посредство этого сокрушить самое Голштинию, чего король допустить не желает, предвидя последствия наитягчайшие не токмо для вашего высочества, но и для всей Европы.

– Г-вр-те, б-рон, – запинаясь, выдавил Петр Федорович, потому что в эту минуту венгерское окончательно взяло верх над его невеликим рассудком.

– Ну, первую главу сей гидры вы, выше высочество, можете видеть повсюду, столь она многолика и многовидна. Это офицеры армейские, коим, словно волкам хищным, только война видится. И даже помыслить страшно, куда это хищничество их завести может. Вот вы знаете о затее братьев Шуваловых?

Петр Федорович с трудом мотнул головой, на большее сил у него просто не было.

– Эти изменники затеяли построить в России не менее как корпус янычар! Вы же знаете, ваше высочество, сколь опасны для владетелей турецких эти буйные толпы, не подчиняющиеся ни закону, ни даже, сказать страшно, самому монарху, но единственно главноначальникам своим. Янычары исполняют самые подлые желания оных, а что те могут восхотеть – один бог весть. Ведь сие даже произнесть неможно, однако янычары не раз жизни султанского величества угрожать дерзали, а коих султанов вообще жизни лишали, только по хотению своего аги. Нет, я понимаю, что султан турецкий не миропомазанный христианский владыка и беды большой в том нет, чтобы порешить его. Неверный он и есть неверный. Однако кто именно на такое посягать смеет? Предерзкие холопы, удел коих пресмыкаться у ног владыки!

Великого князя вдруг прошиб холодный пот, хотя в комнате было очень душно. Он попытался вскочить, но полуспущенные панталоны предательски опустились, и пришлось поспешно падать обратно в кресло, прикрывая рукой срам. Брокдорф сделал вид, будто ничего не замечает.