Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!

Но в совершенную панику его повергли два пакета, в которых лежали листы, исписанные крупным твердым почерком уже без всяких завитушек. Вот Петенька кое-как разобрал, хотя и не без напряжения. В обоих письмах неведомый автор, не счевший нужным подписаться, сообщал, что, по сведениям некоего «Nachtigall» из Sankt Petersburg, к армии следует генерал Schuwalow с отдельным корпусом и секретными приказами, содержание которых выяснить не удалось. Пока же следует ожидать, что армия повернет в Schlesien на помощь австрийцам. Здесь поручик помрачнел. Этот соловей, похоже, был прекрасно осведомлен в делах русской армии, причем сведения шли из самой Конференции. Вот только кто же эта голосистая птичка?! Из писем установить это было совершенно невозможно. Ясно было только одно – измена гнездилась на самом верху, и если эту измену не извести незамедлительно, все может кончиться очень скверно для русской армии. Получается поединок двух бойцов, у одного из которых глаза завязаны, а второй все видит. Исход такого поединка можно предсказать заранее.

К тому же из головы никак не шли визиты неизвестных офицеров к австрийцам. Петенька клял себя за то, что так и не сумел установить персоны тех предателей. Австрийцы, конечно, союзники, но все, что им надобно знать, командующий сообщит на военном совете, а что знать не надобно, то не сообщит. И, может быть, вовсе не в Петербурге тот соловей сидит, а здесь, при штабе Салтыкова, обретается? Словом, было над чем поломать голову.

А пока следовало немедленно прекращать рейд и возвращаться в расположение армии. Непонятно, всерьез ли граф Шувалов предлагал пленных допрашивать касательно планов короля прусского или просто так, проформы ради. Но получилось, что в руки Петеньке попали важные сведения, которые действительно следовало доставить командующему. Хотя, по здравому размышлению, он решил письма «соловья» в штабе армии не показывать, а оставить при себе. Это дело касалось Тайной канцелярии, но никак не штаба армии, он доложит графу, лишь когда будут результаты, а до того надлежит все это хранить в сугубом секрете.

Глава 8

Пехота медленно тащилась по прокаленным солнцем пыльным дорогам, можно подумать, что вовсе это не Пруссия, а какая-нибудь Туретчина. Говорят, там арапы живут насквозь черные, потому нехристи, и душа ихняя наружу проступает. Солдаты обливались потом, голова становилась свинцовой, перед глазами плавали цветные круги, вот-вот упадешь. И падали. Таковых поднимали с бережением и клали на лекарские повозки, которые тащились позади полка. Но такая наша служба солдатская – лямку тянуть и терпеть. Лица становились землистыми, во рту пересыхало, язык царапался, как занозистое полено.

Однако ж граф Петр Иванович настоящий отец солдату, заботится о нем. Перво-наперво приказал всех офицеров к порядку привести, а то разбаловались они не в меру. За каждым повозка катит с денщиком, а ежели кто познатней – так там целый обоз получается. Камердинер, повар, куафер, слуги всякие. Князь Мещерский привез с собой клетку с обезьянами для увеселения. Но все это было, пока граф не взялся за свой Обсервационный корпус: он тотчас разогнал всех камердинеров и гайдуков, обезьян в сердцах приказал в ближайшей речке утопить, едва князь сумел отспорить. Но их в тот же вечер отправили назад в имение. По корпусу вышел приказ наистрожайший: офицеру дозволяется иметь при себе только денщика, всю остальную челядь отослать, иначе она будет поверстана в солдаты без всякой милости. Ну, полковникам дозволили оставить посыльного. Для имущества офицерского давалась одна повозка на пятерых, опять же, полковнику разрешили иметь свою отдельную. На марше всем ротным и батальонным командирам велено идти вместе с солдатами, на коне только командир полка. Все коляски и кареты также приказано было отослать назад, несколько офицеров замешкались, так по приказу генерал-аншефа наутро все оставшиеся коляски были просто сожжены. Вот сейчас идут офицеры вместе с солдатами, вид у них такой же жалкий, такие же серые от пыли, шатаются.

Нет, его высокографское сиятельство точно солдату отец родной, строгий, но справедливый. Приказал специально озаботиться бочками с водой, каковые выданы каждой роте, ротный утром перед маршем проверяет, чтобы была полная. Граф как-то взялся проверить, и тем офицерам, у которых бочки полупустыми оказались, такой разгон устроил, что они чуть не сами с ведрами бегали. Но пить можно только на привале, а привалы редкие. Если раньше армия едва тащилась, более десяти верст за день не делали, то теперь каждый день сорок верст отмахать – пустое дело.