Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!

– Не усматриваю в сем воровстве никакого интереса для Тайной канцелярии. Вот если бы все наоборот было, письма бы пропали, а деньги на месте остались, тогда да, наша прямая обязанность за сохранностью тайны государственной следить. А деньги пусть Разбойный приказ сторожит, нас то не касаемо. В то же время Тайная канцелярия почитает необходимым сообщить канцлеру о небрежении, проявленном фельдкурьерами в деле охраны писем наиважнейших. Когда бы это был не тать ночной, а подсыл прусский, он бы завладел оными письмами без всяких помех.

– Но… – вякнул было один из корнетов.

– Хватит! – подвел итог граф Шувалов. – Вам ясно сказали: нужно меньше пить! – Он усмехнулся ядовито. – Пошли вон, ротозеи. И благодарите бога, что ваши письма не пропали, а то бы вас обвинили в сговоре преступном. Тогда один путь – на дыбу.

Корнеты, уже не желто-зеленые, а белые, словно мука, вылетели из палатки. Шувалов довольно рассмеялся, а потом спросил:

– А ты не перестарался, майор? Перстни-то зачем покрал?

– Не понимаю, о чем вы, ваше сиятельство, – оскорбился Петенька.

– Не понимаешь? Ну-ну… Но я тебе уже сказал – не зарывайся. Если что, так и заступничество братца тебя не спасет. Знай свое место!

Глава 9

Старый Фриц злился. Хотя уже минуло за полночь, он еще не ложился, и у него начала болеть голова. Вообще, король чувствовал себя совершенно непривычно – ни на что не мог решиться. Вроде бы все складывалось превосходно: обманув русских, он перебросил свою армию через Одер и выходил им в тыл. Можно было рассчитывать на очередную победу, прусский король ни в грош не ставил старика Салтыкова, пусть тот даже и разбил Веделя при Пальциге. Ведель был сам виноват, бросился опрометью на русских, почему-то решил, что перед ним только авангарды, вот и потерпел неудачу. Но в то же самое время даже разбитый Ведель нанес русским больше потерь, чем сам потерпел. Нет, старый Салтыков всего лишь помещик, таким он был, таким и останется, его Фридрих не боялся. Впрочем, говорят, несмотря на победу, сейчас командует другой. Каков же этот новый русский командующий граф Шувалов? По слухам, он что-то там сделал с русской артиллерией, а на что способен в поле, не знает вообще никто. Хотя как там говорили римские консулы? Если у варваров втрое больше людей, значит, кое-кто из них все-таки сумеет спастись.

Странная все-таки у русских традиция – едва генерал выиграл сражение, его тут же снимают. Сначала Апраксин, потом Фермор, а вот теперь и Салтыкова убрали. Фридрих довольно хмыкнул, вспомнив Апраксина. Нет, стоило этому голштинскому дурачку только пальцем погрозить, и русский фельдмаршал тут же в панике бросился удирать от разбитых пруссаков. Надо бы цесаревича (тьфу, язык сломать можно, произнося эти русские титулы!) покрепче на поводок посадить. Действительно, что ли, пожаловать его прусским полковником? Фридрих едва не расхохотался. Скажем, Сорок шестого фузилерного, который состоит целиком из швали, которую вербовщики наловили по разным кабакам. Полковник фон Бюлов будет, конечно, недоволен, но высокая политика требует!

Ночь. Днем все будет решено, хотя… Неприятный холодок пополз по спине. Говорить можно все, что угодно, но второе поражение за один месяц станет большой неприятностью, тем более что непонятно, чем еще кончится дело на Западе, ведь у принца Брауншвейгского сил меньше, чем у французов.

Фридрих склонился над картой. Русские будут вынуждены драться с перевернутым фронтом, а если еще косой атакой смять их левый флаг на Мельничной горе, то победа сама упадет в руки, тем более что прямо с утра эти позиции будут взяты под перекрестный обстрел. Пруссаки сумели незаметно развернуть несколько батарей на высотах вокруг Мельничной горы, что давало возможность смять русских прежде, чем они сообразят, что происходит. Тем более что на правом фланге стоит Обсервационный корпус, состоящий из новобранцев.

Фридрих выглянул из палатки и поежился. Август августом, однако ночная прохлада и сырость давали о себе знать. Прусский лагерь спал, солдаты жались к кострам, не выпуская из рук фузей. Лишь кое-где маячили фигуры капралов, слонявшихся, точно привидения, – за солдатом нужен глаз да глаз, его нельзя оставлять без присмотра ни на миг. Солдат подлец, каналья, вор, он только и думает, как бы сбежать от палок и фухтелей, а то и хуже… Король передернул плечами, ему вспомнилась фраза, которую обронил принц Евгений Вюртембергский: «Для меня самая большая загадка – почему мы остаемся в безопасности в собственном лагере». Нет у солдат причин любить своих командиров…