— Я встретил их у стойки администратора, — поморщился Егор. — Они пожелали нам спокойной ночи и отправились спать.
— Сегодня уезжают? — огорчился Репа.
— Нет. Будут здесь до седьмого. Согласились провести на базе два детских утренника и рождественскую вечеринку.
Друг посветлел лицом. Жизнь как будто налаживалась.
— Вы все с ума сошли? Спать в новогоднюю ночь? Давай разбудим!
— Без меня. Ты с Дедом Морозом осторожнее: разбираться не будет. Пинком в полет отправит, по лестнице на заднице съедешь.
Репа даже взвыл от досады, принимая правоту друга. Чем же Морозиху выкурить из номера, чтобы обеспечить доступ к телу Снегурки?
В начале одиннадцатого Варвара внесла в комнату поднос с завтраком. Она тихо прикрыла дверь и обнаружила, что соседка уже пробудилась.
— Первого января наступило счастье, — объявила Пуля, выглядывая в окно просветленным взором.
— Завтракать будешь? Я сидела за столиком в обществе двух оловянных солдатиков. Вместо глаз — щелки, вместо слов — грустное коровье мычание. Остальные гости спят.
Она водрузила поднос на стол, а сама принялась рыться в рюкзаке.
— Поздравляю! Мой новогодний подарок, — Варвара положила ей на подушку объемный пакет, в котором хорошо просматривалась голубая шапочка, объемный шарф и бело-голубые вязаные рукавицы. — Заметила, что тебе идет голубой цвет.
— Спасибо, — растрогалась Пуля и нетерпеливо потянула за шарф, прижав его к щекам. — Мягкий какой! Я все гадала, о чем ты шепталась с продавщицей возле прилавка, пока я билеты покупала в кассе.
— Эта шапка просилась к новой хозяйке. Слушай, я вызвала такси. Съезжу в аэропорт за чемоданом. Тебя не зову: ты прячешься и убегаешь. Будешь до обеда в номере сидеть?
— Не буду, конечно. Сейчас позавтракаю и поброжу по территории, раз уж попала в сказку. Сверху все выглядит невозможно-красивым.
Когда Варвара ушла, Пуля неожиданно для себя по-детски попрыгала на кровати, с ощущением полного счастья протанцевала по периметру комнаты и скрылась в ванной, откуда послышалась красивая интерпретация «Je veux». «Я хочу любви, радости, хорошего настроения, — подражая ZAZ, пела Пуля на французском, — и ваши деньги меня не осчастливят…»
Позже вытащила из шкафа сумку и достала оттуда плотно упакованные бело-голубую куртку и голубые штаны. Эту лыжную пару она купила на летней распродаже, и они, надежно спрятанные в рабочем шкафчике, ждали своего звездного часа.
Спустя неполный час она спустилась с крыльца, восторженно огляделась и медленно свернула за угол.
«Мороз сегодня покрепче вчерашнего будет, градусов двадцать, щиплет нос и щеки».
Надвинула шапочку на лоб и зарылась по самые глаза в подаренный шарф. Тепло. В ожидании праздника преодолела заслон из елок, обогнула деревянный сруб, в котором с учетом некоторых деталей, определила баньку, далее пересчитала варежкой припорошенные снегом стволы пяти берез и быстрым шагом вышла к мосткам. Метров пятнадцать шла по деревянному настилу, пока доски не скрылись подо льдом, а впереди — овальной формы внушительный «пятачок для любителей кататься на коньках». Она — любитель без коньков. Осторожно разбежалась и, удачно сохраняя равновесие, заскользила по темно-серому льду. Разворот, разбег и снова помчалась вперед, ловко балансируя руками в бело-голубых варежках. Шестая по счету пробежка закончилась мягким столкновением: она уткнулась лбом и носом в чью-то замшевую уютную куртку.
— Привет! — поздоровались сверху. — Вижу, катаешься. Жареный хлеб будешь? Жареные грибы? Помидоры?
— Здравствуй, — ответила она, отстраняясь от чужой груди. — С чаем буду. Горячим. Еще немножко покатаюсь и сразу буду.
— Тогда и я покатаюсь, — решил Егор и осторожно тронул Пулю за варежку.
Она сама сжала его пальцы и скомандовала:
— На раз, два разбегаемся, на три — едем.
У них очень хорошо получалось скользить вместе, выходило красиво и слажено. Каждое движение, каждый жест Пули — подлинное изящество и абсолютное совершенство. Так виделось Егору. И сама она выглядела изящной и хрупкой, ее нежную красоту удачно подчеркивали шапочка и шарф небесного цвета. Когда Пуля смеялась и подносила рукавицы к розовым щекам, хотелось подхватить ее на руки и кружить, кружить. Но он сдерживался: схватить сейчас — значит потерять. А он больше не собирался никого терять.
Пуля сидела в беседке: высокая крыша, почти кружевные стены, прямоугольный стол, широкие лавочки. Под защитой елок здесь было тихо и уютно, ее ноги прикрывал классический мохнатый плед, а руки согревала кружка с горячим чаем. На пластиковой тарелке лежали деревянные палочки, с нанизанными квадратиками жареного хлеба и оплавленного сыра. Егор отошел от мангала с палочкой, на конце которой шипела моцарелла, в обрамлении хлеба и колец жареного помидора.
— Опытный образец под номером пять, — объявил он. — Результаты записываешь?
— Мысленно. На самом деле дегустирую и наслаждаюсь.
— Потом перенесешь все на бумагу, я подпишу.
Пуля прищурилась.
— Самому не смешно, — вздохнул он. — Лучше бы молчал. Неужели эта дрянь еще не выветрилось?
— Как чувствуешь себя?
— Вроде человеком, а не проколотым …шариком.