Пуля калибра 7,92

Остриё танкового клина полыхало взрывами бомб и реактивных снарядов, горящими танками и самоходками, вспышками ответных выстрелов «тигров» и «пантер». Огня добавляли и орудия. Всё больше и больше трассеров уходило в поле со стороны опушки. Стреляли и бронебойщики отдельной штрафной роты. Всё пространство над вспольем и окрестными перелесками, заросшими кустарником лощинами и лесами потонуло в сплошном гуле, скрежете, крике раненых. В бой с обеих сторон втягивались всё новые и новые силы. Масштабы схватки и ожесточение нарастали. Бой на глазах перерастал в сражение. Нельзя было предсказать судьбу этого встречного сражения, разыгравшегося на холмистом, изрезанном балками всполье, потому что и с той, и с другой стороны за ним наблюдали опытные, бывалые генералы, воевавшие со своими солдатами с сорок первого года. Они вводили новые и новые резервы, стараясь надавить ещё и ещё, чтобы противник не выдержал, расступился. Но и та, и другая сторона держались, понимая, что за малейшим маневром, похожим на отход, последует катастрофа бега и разгрома.

Это потом, значительно позже, историки и публицисты напишут, что судьба Орловско-Курской битвы решалась южнее, под Белгородом, Курском и Орлом. Но им, кого судьба застала на самой оконечности северного фаса, казалось тогда, что здесь всё и решается, вот именно теперь и на их глазах. Здесь, на этом удобном для танкового маневра безымянном всполье.

Некоторые из них, и победители, и побеждённые, дожив до конца мировой бойни, напишут потом о том, как они управляли танковыми колоннами и резервами, как менялась судьба на поле боя, как им нужен был тот последний батальон, который оказался в решающий момент под рукой или которого не оказалось, потому что в гудящей и воющей топке к тому времени сгорело всё. Но никто из них не выразит и доли тех страданий и того напряжения, которое пережила душа солдата, лежавшего в те минуты в наспех отрытом окопчике для стрельбы лёжа, сидящего в раскалённом на солнце и задымлённом пороховыми газами танке, напряжённо приникшего к панораме противотанковой пушки.

– Лейтенант! Наши ползут! – услышал Воронцов крик лейтенанта Нелюбина, который с остатками своего взвода окопался немного правее.

По пыльной траве, наполовину затоптанной, изорванной осколками и придавленной к земле взрывной волной, ползли несколько человек. Воронцов расчехлил прицел снайперской винтовки, посмотрел. Ползли трое. Вернее, двое. Третьего они волокли на плащ-палатке.

– Четвёртый взвод возвращается, – хмуро сказал кто-то из миномётчиков, и Воронцов по интонации понял, что с четвёртым взводом произошло неладное.

Ползли они прямо на окоп Воронцова. Это были сержант и пулемётчик из взвода лейтенанта Бельского.

– Давайте сюда!

– Сюда, ребята! – закричали из окопов. И тут же несколько человек вскочили и побежали к ним, подхватили под руки, поволокли к берёзам.

– Там… Там больше никого нет. – Сержант сидел, привалившись потной спиной к берёзе. Бледное лицо его не выражало ничего, кроме усталости и равнодушия. Сержант был явно не в себе. – Лейтенанта вот… Осколками его…

Лейтенант Бельский был мёртв. Он лежал на плащ-палатке в луже крови. Но лицо его, остановившееся, восковое, с удивительно правильными чертами, казавшимися теперь завершёнными и потому совершенными, насколько может быть совершенным человеческое лицо, казалось умытым. Ни царапины, ни крови, ни копоти. Словно кто из бойцов, жалея его молодость, действительно умыл его последней водой из фляжки. И Воронцов вспомнил, как Бельский брился перед наступлением. Сидел перед осколком зеркала в просторном пулемётном окопе по пояс голый и, укутав ослепительно-белой пеной щёки и подбородок, осторожно сдвигал эти белые хлопья опасной бритвой. Держал он бритву правильно, но неумело.

– Бельский, – сказал ему тогда Воронцов, – ты что, в первый раз бреешься?

– Нет, – ответил тот и, отведя бритву, улыбнулся. – Во второй.

– А бритва у тебя что надо. Трофейная?

– Бойцы подарили. – И вдруг Бельский повернулся к нему и сказал: – Нравится? А хочешь, я тебе её подарю?

– Да нет. У меня своя есть.

– Такой нет. Посмотри.

Почему он это сказал?

– Сложите все личные вещи в полевую сумку, – приказал Воронцов. – Быличкин, возьми сумку с собой. – Тело отнесите в лес. Похороним потом.

Санитары тут же начали перевязывать живых. Те понуро сидели под берёзами и оглядывались на тело своего взводного. Ранения у них оказались лёгкими.

– Ну что, в тыл пойдёте? – спросил их Воронцов.

– А где тут теперь тыл? Там, что ли? – кивнул на лес один из раненых.