Пуля не дура

Историю побега — как они крались по бесконечным переходам тюрьмы, как сержант вел таинственные переговоры с другими охранниками, как в конце концов они оказались на пустынной ночной улице — Сова не любил вспоминать. Нет, не потому, что с тюрьмой мало у кого связаны светлые воспоминания, а потому что через пару дней после того, как оказался на свободе, прочитал в массовой полубульварной газетенке о том, что в Яузе «найдено тело неизвестного, который по предварительным предположениям является сержантом Малашенко — пособником дерзкого побега известного рецидивиста Савенкова по кличке Сова». Братва, на взгляд Совы, перестаралась. Хотя, конечно, оставлять в живых свидетеля побега, знавшего «своих» в тюрьме, было опасно — добраться до молоденького сержанта-двурушника ментовка смогла бы без труда и вышибить у него нужные данные тоже сумела бы. Но можно было переселить его в какое-нибудь зарубежье, а там свои законы и свои возможности у братвы.

Одним словом, такой «благодарности» своему спасителю Сова не одобрял. Правда, сам исповедовал то же правило — свидетелей не оставлять…

Через неделю после побега Сова уже шагал по улицам Мюнхена и удивлялся: надо же, столько раз думал о том, чтобы перекочевать на Запад, тихо слинять из ставшей опасной России куда-нибудь в безопасное райское местечко, отойти от мирских забот и жить припеваючи на дивиденды, коих с лихвой хватит и на хлеб с икрой, и на девочек-манекенщиц. Думать-то думал, но и предположить не мог, что все произойдет так стремительно.

Двухэтажный особняк, в который его привезли с вокзала в новеньком «Мерседесе» нежной голубой окраски, был словно вывезен и доставлен в живописное предместье города со строительной выставки. В ванных комнатах, а их было четыре, по две на каждом этаже, первозданно сверкала красками плитка, напоминавшая старинные гобелены с изображением рыцарской охоты на дикого вепря, поблескивали золотом многочисленные краны, через которые ванна, похожая по размерам на бассейн, наполнялась благоухающей ароматными снадобьями морской водой. В столовой был накрыт праздничный обед на три персоны. Братва, устроившая переезд Совы, работала на уровне кремлевских церемониймейстеров. Правда, в излишней роскоши чувствовался провинциализм, но все вещи, доставленные в особняк, были, бесспорно, высшего качества.

Стоило Сове принять ванну и пройти в столовую, как в ней появился его знакомый по Москве заказчик в сопровождении жгучей брюнетки. Он тепло поздоровался с прославленным киллером, познакомил его со спутницей, которую звали Наташей, и удалился, лукаво подмигнув новому владельцу роскошного особняка. На пороге на секунду остановился:

— Мы тебе на всякий случай выделили трех «быков». Вообще-то им приказано не мозолить тебе глаза, так что, ежели наткнешься, не вздумай сразу мочить — свои люди.

И бывший «заказчик», а теперь гостеприимный хозяин гулко расхохотался.

— А Наташа у нас универсал: и по хозяйству поможет, и дурную кровь успокоит. Не понравится, подберем еще хоть сотню.

Но Наташа понравилась. Она и вправду оказалась мастером на все руки: и отличной хозяйкой, и экономкой, и поболтать с ней можно было на все темы, и оттянуться по полной программе в кровати. Как определяется идеальная жена в старой присказке: должна быть на улице барыня, в кухне — кухарка, в кровати — проститутка. В жизни чаще случается наоборот: на улице — проститутка, в кухне — барыня, а в кровати — кухарка.

Медовый месяц в Мюнхене продлился недолго. Интерпол слишком пристально начал приглядываться к русским новоселам, и пришлось перебазироваться во Францию. Там девушку, которую подготовила для дорогого гостя местная братва, звали Жюли. Хотя на самом деле все обстояло несколько иначе — в снятую для Совы квартиру привели четырех парижанок «белорусского розлива», предоставив гостю самому выбирать достойную. Потом была Дания, опять Германия, и именно здесь его застал телефонный звонок из Москвы. Сова даже обрадовался ему, хотя жизнь за «бугром» была намного безопасней, чем в родных местах, но уж слишком пресной и благополучной.

— Гутен морген, Сова, — голос старого кореша Муромца звучал так, словно он находился в метре от телефонной трубки. — Есть заказ — работа пустяк, гонорар — о таком и не слышал. Жду на Белорусском через два дня. О номере поезда сообщи телеграммой. Все…

Муромец был немногословен, да и не все скажешь по телефону. Сова понимал, что ничем особенно не рискует: ментовка уже забыла о его существовании. Каждый день в родной матушке-России такое происходит, что ментам о делах недельной давности некогда вспоминать, а чего тут говорить об архивных. Документы все в полном ажуре — не какие-то фальшивки, а настоящие, разве что фотографии переклеены, но печати подлинные. Гнездо Муромец подыщет не хуже зарубежной братвы, ну а девочек в Москве тоже навалом. Одним словом, решение принял, еще не положив на место трубку радиотелефона.