Пуля не дура

— Но только надежды, что смертей больше не будет, маловато. С гулькин нос. Мне сдается, что убийство генерала далеко не случайно, об этом, старик, думаю, ты и сам догадываешься. Взять вашу, криминалистов, любимую цацку — дактилоскопию. Сколько думали, анализировали, пока не пришли к выводу, что нет двух одинаковых капиллярных узоров на пальцах в мире. Сейчас считают, что и полностью совпадающих двух голосов не бывает. Скоро будут принимать в качестве доказательств магнитофонную запись. Но я думаю, что двух одинаковых людей на земном шарике тоже не отыщешь. Даже среди, как выражаются уважаемые медики, однояйцовых близнецов. К чему я все это гутарю? Во-первых, алкоголь, само собой, а во-вторых, на нашу политическую новейшую историю потянуло. Политика — дело грязное, об этом только самый ленивый не болтал. И мало кто знает, что автором идеи о нашумевшем импичменте был наш генерал Пронин. Именно он начал движение организовывать за отстранение президента от власти, армию агитировать. Такое мало кому понравится. Понял намек? Но «заказать» его — это не бизнесмена-ворюгу убрать. Ежели его действительно не супруга во время нервного срыва застрелила, то ниточки тянутся вверх. А отсюда вывод — не высовывайся. На что тебе недвусмысленно намекнули. Сначала мои сослуживцы, а затем и мужичок с пистолетом.

Друзья отмечали свою встречу, радуясь, что она все же состоялась, ибо ничто так не разделяет людей, как большой город. Это в маленьких провинциальных городках люди встречаются, как повелось испокон века, за чашкой чая, ведут неторопливые беседы за жизнь, приходят на дни рождения, свадьбы и похороны. Словом, отмечают все семейные события. Ну а в мегаполисах даже самые близкие родственники, как правило, свели общение к редким телефонным звонкам да скупым поздравительным открыткам.

Кондратьев принял очередные сто граммов и пообещал больше «не высовываться», понимая, что вряд ли выполнит это обещание. Но сам он, понятное дело, и думать не думал, что именно в эту минуту о нем, грешном, вспоминают нехорошими словами два очень непохожих человека.

Одним из них был гремевший в криминальном мире Игорь Юрьевич Савенков. Впрочем, в криминальном мире и УГРО он был больше известен по кличке Сова, поскольку обладал огромной коллекцией паспортов, естественно, с разными фамилиями.

Сова, попарившись в сауне, поплескавшись в бассейне и заглотив тройку баночек «Холдера» из холодильника, отдыхал в обществе длинноногой блондинки. Несмотря на юный возраст, профессионально девочка была подготовлена весьма недурно — и стонала, когда положено, и оглашала стены загородного дома, где происходило дело, истошными криками, имитируя дикой силы оргазм, и всяким хитростям, нравящимся мужикам, была обучена.

Но Сова вряд ли оценил старания юной подруги, так как все еще не мог успокоиться после своей промашки с ментом. Таких накладок в его жизни профессионального киллера высочайшего класса до сих пор не случалось, и это настораживало. «Я его, конечно, урою, но как этот мусор успел в лифт заскочить?» — негодовал Сова, привычно массируя набухшие от страсти соски блондинки. Не для того он покинул безопасную Швейцарию и вернулся в страну, где был объявлен в розыск, чтобы допускать такие ошибки.

Надо сказать, что Савенков был для российской милиции хуже занозы, и тому было много причин. Отлично обученный в школе элитного подразделения спецназа, прекрасно стрелявший с обеих рук из пистолета и снайперской винтовки, владевший черным поясом по восточным единоборствам, он, из-за чепухи поссорившись с начальством, ушел в криминал. Сова с детства был обидчивым и свободолюбивым. Недаром всегда работал в одиночку, никогда его имя не упоминалось в связи с какой-нибудь группировкой. Одинокий волк, самый высокооплачиваемый убийца.

Подруга задремала, совсем по-детски приоткрыв рот и обнажив ряд острых, слегка подернутых желтизной — кто в их профессии не курит — зубов. Сова перевернулся на спину, и перед его мысленным взором поползли кадры собственной жизни.

Странно, он никогда не смотрел в лицо очередной жертвы, видел человека лишь на мушке прицела да на фотографии, которые ему давали заказчики, а сейчас почему-то ему вспоминались лица. Как будто выстроились в бесконечный ряд паспорта с однотипными, официальными благостными лицами, без тени улыбки или какого-нибудь человеческого чувства. Разве что не было милицейской печати, удостоверяющей личность.