Пуля, Заговорённая...

Горячая волна жалости вдруг сковала горло Эдика. Нет для него роднее и ближе этого человека. Нет и не будет никогда. У него даже в горле защипало, и в глазах повлажнело… И не стало ночных страхов. Растворились они в дедовом копошении, в его мерном и мирном ворчании. Эдька распахнул глаза и сорвался с раскладушки:

— Деда, деда…

Ноги Эдькины заплетались со сна. Он кинулся к деду, обхватил его худое, вздрагивающее тело, повторял и повторял:

— Деда, деда…

Иван Петрович подхватил его на руки, неловко прижав к себе:

— Ты что же это, Эдька-бедька, уснул на полу, ведро вон, валяется… Котлы-то почти потухли…

Его рука погладила белокурую головёнку Эдика:

— Ты это, не хлюпай носом… Ежели приснилось что, забудется… Давай подтопим, а то система застынет… посадят ведь…

Эдька сполз сквозь дедовы руки на пол и, изредка шмыгая носом, тоже стал грузить непослушными руками ненавистную, неповоротливую тачку. Вскоре топка пылала, как миленькая.

Дед с внуком сели к шаткому столу с изрезанной, выцветшей клеёнкой. «Какой он стал старый, мой дедушка, какой-то он совсем старый и маленький»,— думал тогда Эдик, глядя на Ивана Петровича, раскладывающего перед ним содержимое «тормозка», оставшееся от вчерашней задушевной беседы с мужиками. На газете появились надкушенный солёный огурец, три ломтика пожелтевшего прошлогодней засолки сала, два толстых ломтя серого хлеба и четвертинка плавленого сырка.

Дед вздохнул:

— Полпятого утра, пора и позавтракать, чем Бог послал. Кушай, чуть позже чайку сготовим…

После пережитых ночных волнений, о которых Эдька решил деду не рассказывать, есть ему совсем не хотелось. Но мальчик, чтобы не обижать больного с утра, озирающегося по сторонам дедушку, взял в руки огурец и откусил его хрустящую на зубах мякоть.

Иван Петрович перевёл ищущий взгляд на внука:

— Эдуардик, ты нигде не видел?

— Чего, дедуш?

— Да, я тут вчера спрятал где-то затарку — полбутылки, да не вижу куда.

— И что?

— Ты не убирал?

— Не-а…

«Сгорела бы она, твоя водка»,— со злостью подумал тогда Вартанов, но, пожалев деда, ответил:

— Сейчас поищу…

Он облазил в кочегарке все дедовы укромные уголки и нашёл спрятанную бутылку в душевой. Первым желанием было выплеснуть вонючую жидкость на пол. Но, вспомнив больного, трясущегося деда, Эдик не стал этого делать, представив себе, что в бутылке — лекарство.

Иван Петрович колдовал над булькающей от кипятильника банкой, ссыпал в неё горсть чаинок:

— Нашёл окаянную?

Эдик протянул принесённое:

— Вот…

Иван Петрович, по-молодецки поблёскивая глазами, взял из рук внука продолговатую посудину. Не садясь за стол, прижался к горлышку губами и, запрокинув голову назад, мелко задёргал щетинистым кадыком. По Эдькиной спине пробежали неприязненные мурашки. Он по-взрослому тяжёлым взглядом проводил исчезнувшую в горле жидкость. «Вот проклятая, проклятая…»— билось тогда в его голове.

Закончив пить, дед одновременно встряхнул и головой и плечами. На его мудром, небритом лице появилась покойная улыбка. От потеплевших глаз побежали к ушам лучики морщинок. Иван Петрович крякнул, и, смешливо поглядывая на внука, забасил:

— Вот, теперь жить можно… И позавтракать можно. Всё нутро согрелось, и душа оттаяла. Эдька, выкинь-ка её, проклятую, куда на двор подальше, чтобы начальство здесь тару не видело.

И протянул снова ставшей уверенной рукой бутылку. На улице было темно и холодно. Покачивающийся над входной дверью в кочегарку фонарь слабо освещал крыльцо. Звёзд на небе не было. Видно, к утру его заволокли тучи.

Эдик посмотрел тогда на бутылку. На дне её ещё болтались остатки зелья. Даже не понимая, что делает, он запрокинул бутылку и слил их себе в рот. Горечь забралась под язык и обожгла нёбо. Поллитровка полетела в соседний потравленный ночью сугроб. Холод забрался Эдику под рубаху. Он отворил шаткую дверь и юркнул в тепло кочегарки.

Дед сидел неподалёку от топки и пристально смотрел на то, как огонь с хрустом пережёвывал негодную в дело с гнилой сердцевиной древесину.

— Вот так и жизнь наша…— вздохнул он.

Эдька сел с ним рядом и, привалившись к тёплому надёжному боку, тоже стал смотреть на огонь. Скоро в школу идти. На улице повалил густой, лохматый снег, ещё больше укутывая посёлок. «Со снегом морозам всегда приходит конец…»— словно подсказало вновь вернувшееся сознание.

Но это там дома, далеко на севере, в горах же всё по иному… Куда его, лейтенанта милиции командира второго огневого взвода оперативной группы грозненского района, везут, кто эти люди в камуфляже и, что всё-таки с ним случилось? Ответа не было…

Глава 9 Уничтожение «лесных братьев»

Колонна, состоящая из нескольких бронированных автомашин, выехала ранним утром. Когда ещё местные жители и не помышляли выгонять на выпас своих чумазых в навозных катышах коровёнок.