Пульс

В следующий раз он внимательно рассмотрел Деву Марию и любительские снимки, штук пять-шесть. Руками не трогал: сидя на корточках, изучил все фотографии в пластмассовых рамках. Это, наверное, мамаша, подумал он при виде химической завивки и больших очков. Вот Андреа в детстве, светленькая, крепко сбитая. А это еще кто — брат? Ухажер? Тут, похоже, чей-то день рожденья, полно народу, виновника торжества сразу не определишь. Еще раз посмотрев, какой была Андреа лет в шесть или семь — немногим старше Мелани, — он закрепил ее образ в памяти и унес домой.

Придя в третий раз, он потянул на себя верхний ящик комода; ящик заело, и мамаша опрокинулась. В ящике было нижнее белье — почти все знакомое. Потом он сразу взялся за нижний ящик, где обычно устраивают тайник; внутри лежали свитера и несколько шарфиков. Зато в среднем ящике, под какими-то блузками, обнаружились три предмета, которые он в том же порядке выложил на кровать. Справа — медаль, в центре — фото в металлической рамке, слева — паспорт. Фотография изображала четырех девушек в бассейне; они обнимались, разделенные попарно линиями пробковых поплавков. Все улыбались в камеру; на белых резиновых шапочках виднелись заломы. Андреа — легко узнаваемая — была второй слева. На медали красовался пловец, ныряющий в бассейн, а на оборотной стороне читалась дата «1986» и какая-то надпись по-немецки. Сколько же ей тогда было — лет восемнадцать, двадцать? Паспорт подтвердил: год рождения 1967; значит, сейчас ей уже стукнуло сорок. Место рождения — Галле; стало быть, немка.

Вот и все дела. Ни тебе дневника, ни писем, ни вибратора. Никаких секретов. Он полюбил — нет, был близок к тому, чтобы полюбить, — бывшую чемпионку по плаванию. Почему это должно быть тайной за семью печатями? Теперь она отошла от спорта. А если вспомнить — ее буквально передернуло, когда Гэри и Мелани на прогулке стали подталкивать ее к воде и брызгаться. Может, она прогоняла от себя воспоминания. Или считала, что одно исключает другое: выступать на соревнованиях и бултыхаться в море. Балерины ведь тоже в гостях не танцуют.

В тот вечер он изображал веселье, даже слегка дурачился, но ее, по всей видимости, это насторожило, и он взял себя в руки. А через некоторое время успокоился. Почти. В юности, когда он начал встречаться с девушками, его частенько посещала мысль: видно, где-то я не догоняю. Взять хотя бы Карен: так у них чудно все складывалось, без напряга, одно удовольствие, а она возьми да и спроси: «Ну а дальше-то что?» Как будто дальше только два пути: либо под венец, либо сказочке конец. А с другими, бывало, скажешь что-нибудь, без всякой задней мысли, а тебя сразу хоп — и на крючок.

Они лежали в постели; Андреа подняла до пояса ночную рубашку, и толстый валик, по обыкновению, врезался ему в живот; когда он слегка ускорил ритм, она сменила позу и стиснула его ногами (как щелкунчик, мелькнуло у него в голове).

— Ммм, силища, как у пловчихи, — шепнул он.

Ответа не последовало, но она явно услышала. Он не останавливался, однако по ней так и не понял, с ним она или где-то далеко. Потом они лежали рядом, глядя в потолок, и он что-то говорил, но она не откликалась. Ладно, замнем пока, решил Вернон. И провалился в сон.

На другой день, ближе к вечеру, он зашел в «Козырное место», чтобы забрать ее после смены, но миссис Риджуэлл сказала, что Андреа приболела. Он стал звонить ей на мобильный, ответа не было, пришлось отправить сообщение.

Потом он дошел до ее дома и нажал на кнопку звонка. Час-другой поболтался по городу, дозвониться так и не смог, дверь ему не открывали, и тогда он воспользовался своим ключом.

В комнате было прибрано — и совершенно пусто. Ни одежды на вешалках, ни фотографий на убогом комоде. Зачем-то он заглянул в микроволновую печь: кроме подставки, хоть шаром покати. На кровати лежали два конверта: один, с ключами и, судя по всему, с деньгами, был адресован хозяину квартиры, другой — миссис Риджуэлл. Ему — ничего.

Миссис Риджуэлл спросила, не поссорились ли они. Нет, ответил он, они вообще никогда не ссорились.

— Хорошая была женщина, — сказала управляющая. — Такая надежная.

— Как польская каменщица.

— Надеюсь, вы ей этого не сказали. Обидное сравнение. Тем более что она, по-моему, не полячка.

— Это ясно. — Он посмотрел в сторону моря и невольно выговорил: — Дауралла.

— Как вы сказали?

Отправляешься на вокзал, показываешь кассиру фото пропавшей женщины, кассир вспоминает ее лицо и сообщает, до какой станции она взяла билет. В кино бывает именно так. Но здешний вокзал находился в двенадцати милях, а кассиров там не было и в помине — был один-единственный автомат, который принимал хоть наличность, хоть кредитки. Да и фотографии она ему не оставила. Это молодежь так развлекается: втискиваются вдвоем в одну фотокабину, девчонка садится к парню на колени — вид самый дурацкий, изображение смазано. А в зрелом возрасте это уже нелепо.