Пункт назначения – Москва

За последние два дня я пережил самое большое внутреннее потрясение с начала войны. До боя за Щитниково то обстоятельство, что я нашел в батальоне добрых друзей, как-то смягчало для меня жестокость и ужасные зверства войны. Благодаря общению с такими по своей природе добрыми людьми, как Кагенек и Штольце, весь ужас происходящего воспринимался не так остро. Теперь их, как и многих других близких мне людей, не стало. И возникшую пустоту невозможно было заполнить никем. Я не хотел больше терять своих самых близких друзей! Поэтому я решил, что во время этой войны никогда больше не буду ни с кем завязывать таких близких дружеских отношений. Это была необходимая мера внутренней самозащиты.

На сборном пункте раненых в Терпилово я узнал от одного из унтер-офицеров санитарной роты, который в этот момент находился там с только что прибывшей санитарной машиной, что Кагенека перевезли с дивизионного медицинского пункта в полевой госпиталь в Старице. Поэтому мне не имело никакого смысла продолжать свой путь. Находясь все еще в каком-то полузабытьи, я вошел в ближайший дом, чтобы немного согреться. Несколько пехотинцев, сидевших у печи, потеснились, давая мне место. Через несколько минут, когда напряжение последних часов несколько спало, мое тело обмякло, и я мгновенно провалился в глубокий сон. Незнакомые солдаты, проявив сострадание, накрыли меня одеялом.

Уже наступил, по-видимому, полдень, когда незнакомый унтер-офицер разбудил меня.

– Что случилось? – растерянно спросил я.

– Мы оставляем Терпилово, герр ассистенцарцт!

– Что? Вы с ума сошли? Мы уходим из Терпилово? – не веря своим ушам, переспросил я.

– Собственно говоря, уже все ушли, герр ассистенцарцт! Мы с вами последние!

– Как долго я спал?

– Около трех часов. Полтора часа тому назад пришел приказ об эвакуации. Мы отступаем!

Кивнув мне на прощание, унтер-офицер вышел из комнаты. Я сидел как громом пораженный. Мы бились из последних сил, чтобы удержать свои позиции и не отступить под напором многократно превосходившего нас по численности противника, в конце концов справились с этим, и вот теперь мы отступали!

Прошло несколько минут, прежде чем я окончательно пришел в себя. Все-таки я хорошо согрелся, немного поспал и чувствовал себя гораздо лучше. Внезапно я ощутил, как же голоден был, я уже забыл, когда ел в последний раз. Я отправился на поиски полевой кухни, но все было напрасно. Терпилово уже опустело.

Насколько мне было известно, командный пункт полка располагался на маленьком хуторе примерно в двух с половиной километрах северо-восточнее Терпилово. Видимо, лучше всего было отправиться прямо туда и разузнать, где же теперь искать мой 3-й батальон.

Когда я зашел на командный пункт, полковник Беккер разговаривал с фон Калькройтом. Он справился о моем самочувствии, и мне показалось, что ему действительно жаль, что я потерял своего лучшего друга Кагенека. Однако он выразил свое сочувствие с таким непоколебимым хладнокровием, что это меня почти рассердило. Очевидно, для него Кагенек был всего-навсего одним из многих дельных офицеров его полка, которому, к сожалению, не повезло. Сочувствие фон Калькройта было гораздо искреннее.

– Как вы считаете, доктор, может быть, он сможет выжить после такого ранения в голову? – спросил он.

– Нет, герр обер-лейтенант! – вынужден был признаться я. – Насколько я понимаю, нет никакой надежды!

– А теперь послушайте-ка меня, господа офицеры! – вставил полковник Беккер. – Я хорошо понимаю вас! Во время Первой мировой войны 1914–1918 годов меня обуревали такие же чувства, и я переживал гибель друзей так же сильно, как и вы сейчас. Но солдат должен твердо усвоить, что смерть на войне обычное дело! И если мы не хотим, чтобы смерть захватила полную власть над всеми нашими чувствами и помыслами, мы должны признать как само собой разумеющееся, что она в любой момент может нанести удар – по нам самим или по нашим лучшим товарищам! И если такое происходит, мы не имеем права слишком долго предаваться скорби, убиваясь понапрасну, в противном случае мы никогда не переживем войну! Ведь, с другой стороны, ничего уже не изменишь!

Сначала меня покоробила такая хладнокровная точка зрения, противоречившая всей моей природе. Однако потом я постепенно осознал, что старый полковник был совершенно прав.

Беккер подтвердил, что поступил приказ к общему отступлению. Было принято решение оставить оборонительный рубеж Старица и отвести фронт на сто двадцать километров западнее[93] на так называемую оборонительную линию Кёнигсберг у города Ржева. И хотя на этом оборонительном рубеже тоже не было каких-то особых оборонительных укреплений, однако с точки зрения тактики и стратегии он превосходил наши нынешние позиции.