Пункт назначения – Москва

– Это верно! – подтвердил санитар-носильщик. – Там, в лощине, с другой стороны дома лежат еще несколько тел погибших. Русские зверски расправились с немецким врачом и несколькими ранеными, которых он как раз собирался перевязать!

– Какая подлость! Вы уверены в том, что все они действительно мертвы?

– Я полагаю, да, герр ассистенцарцт! Мне сообщили об этом наши пехотинцы, проходившие позднее мимо того места.

– Мы должны сами убедиться в этом. Пойдемте со мной, святой отец! А вы, юрист, обеспечьте нам огневую поддержку! Сначала мы сбегаем в ту лощину.

– Слушаюсь, герр ассистенцарцт! – ответил говорливый унтер-офицер.

Лощина, о которой говорил санитар-носильщик, находилась метрах в ста от хутора. Мы со всех ног бросились к окопу, вырытому перед лощиной, и спрыгнули в него. Взметая фонтанчики песка и земли, слева и справа от нас в бруствер окопа вонзилось множество вражеских пуль. Тогда со стороны хутора снова открыл огонь наш пулемет. Под прикрытием пулеметного огня мы в несколько прыжков преодолели последние двадцать метров и скатились в лощину.

Здесь мы обнаружили шестерых мертвых немецких солдат. Мертвый санитар лежал на спине, широко раскинув руки. Рядом с ним, уткнувшись лицом в землю, лежал врач. На рукаве его мундира виднелась белая повязка с красным крестом, рядом с ним на земле валялся белый флаг с огромным красным крестом. Вокруг него было рассыпано содержимое его медицинской сумки.

Словно боясь, что его услышат русские, священник взволнованно прошептал:

– В пятидесяти метрах отсюда – видите, вон там, за кустами дрока – залегли русские. Санитар перетащил всех раненых в лощину, и доктор уже собирался их перевязать, но в этот момент русские открыли по ним огонь. Я видел все из окна крестьянского дома, в котором вы были, но ничего не мог сделать. Врач поднялся во весь рост и начал размахивать флагом с красным крестом, но они хладнокровно застрелили его. Он упал, но они продолжали стрелять и бросать гранаты, пока в лощине не прекратилось всякое движение. Это было просто ужасно… убийство… хладнокровное убийство!..

Его голос прервался, а на глаза навернулись слезы.

Мы подползли поближе к погибшему врачу. Я осторожно перевернул его на спину. Прядь его светлых волос упала набок, открыв все лицо, и… о ужас! Я смотрел в потухшие глаза… Фрица!

Я молча смотрел на своего старого друга. Мне вдруг показалось, что если я очень постараюсь, то смогу заставить его плотно сжатые губы снова раскрыться и заговорить со мной. Всего лишь каких-то двенадцать часов идет война, мы прошли только несколько километров по России, а я уже потерял одного из своих лучших друзей. Это было уже слишком – слишком много трагических событий для первого дня войны против нового противника, к коварным методам ведения войны которого нам только еще предстояло привыкнуть.

Святой отец опустился на колени рядом со мной и терпеливо ждал, что же я теперь буду делать. Не говоря ни слова и не осознавая до конца, что я делаю, я взвалил тело Фрица на плечо и, тяжело ступая, начал медленно выбираться из лощины по склону вверх. Священник тотчас последовал за мной. Я бережно опустил тело погибшего товарища на траву в саду за крестьянской усадьбой и расстегнул ворот мундира и нательную рубашку. И мундир и рубашка были пропитаны кровью Фрица и во многих местах разорваны пулями, выпущенными с близкого расстояния. Я отломил нижнюю половинку личного опознавательного знака (идентификационного жетона), висевшего на цепочке на шее Фрица, вынул из карманов офицерскую книжку, фотографии, спички и портсигар, завернул все в носовой платок и передал сверток Петерману.

– Мы перешлем все это его родным! – осевшим и поэтому каким-то чужим голосом произнес я, когда мы снова вошли в дом.

В углу кухни была составлена целая пирамида из оружия, которое оставили побывавшие здесь раненые. Я взял себе автомат с полным магазином и еще два запасных рожка, затем, немного подумав, прихватил и две гранаты. Петерману я вручил карабин, а наш кроткий священник, не дожидаясь особого приглашения, тоже взял карабин и повесил его себе на плечо.

– Давайте-ка позаботимся о том, чтобы русские не высовывали носа из своих нор в лесу, пока мы не выберемся отсюда! – сказал я. – И давайте прижучим их так, чтобы они нас надолго запомнили!

На губах юриста появилась ироничная улыбка, и я заметил, как он посмотрел на мою нарукавную повязку с красным крестом, забрызганную кровью Фрица.

– Вы правы! – ответил я на его не высказанный вслух вопрос, медленно стянул повязку с рукава мундира и сунул ее в карман. – Красный крест не сочетается с огнестрельным оружием! Для коммунистов он все равно ничего не значит! В Советской России правила Женевской конвенции не действуют. И я заявляю вам, юрист, что с этой минуты я такой же солдат, как и все вы!