Пункт назначения: Счастье

По словам Марка, этот способ лучше. Потому что если это врожденное биологическое заболевание, то самое большее, на что человек может надеяться от других людей, – это сочувствие. То есть он, со своим отличием, заслуживает их великодушной доброты. Но если это реакция на то, как мы живем, можно получить нечто более богатое – эмпатию. Потому что это может случиться с любым из нас. Это не какая-то инопланетная штука. Это универсальный человеческий источник уязвимости.

Доказательство подтверждает, что Марк прав. Такой взгляд делает людей менее жестокими к себе и другим.

Странно то, что все узнанное мной ни для кого не должно было быть спорным или новым. Как я уже писал, психиатров на протяжении десятилетий обучали так называемой биопсихосоциальной модели[253]. Им рассказывали, что депрессия и тревога имеют три вида причин[254]: биологическую, психологическую и социальную. Почти никому из всех, кого я знаю с депрессией и тяжелой формой тревоги, врачи не рассказывали об этом. Большинству не было предложено никакой помощи, кроме лекарств, подправляющих химию мозга.

«ПРЕДСТАВЬТЕ СЕБЕ, ЧТО ВАШ БРАК ТОЛЬКО ЧТО РАСПАЛСЯ, ВЫ ПОТЕРЯЛИ СВОЮ РАБОТУ И ТОМУ ПОДОБНОЕ. У ВАШЕЙ МАТЕРИ ТОЛЬКО ЧТО БЫЛ ИНСУЛЬТ. СО ВСЕМ ЭТИМ ДОВОЛЬНО СЛОЖНО СПРАВИТЬСЯ. ПОСКОЛЬКУ ВЫ ЧУВСТВУЕТЕ СИЛЬНУЮ БОЛЬ В ТЕЧЕНИЕ ДЛИТЕЛЬНОГО ПЕРИОДА, МОЗГ НАЧИНАЕТ СЧИТАТЬ, ЧТО ИМЕННО В ЭТИХ УСЛОВИЯХ ВАМ ПРИДЕТСЯ ВЫЖИВАТЬ С ЭТОГО МОМЕНТА. ПОЭТОМУ ОН МОЖЕТ НАЧАТЬ АННУЛИРОВАТЬ СИНАПСЫ, ДАРЯЩИЕ РАДОСТЬ И УДОВОЛЬСТВИЕ, И УКРЕПЛЯТЬ ТЕ, КОТОРЫЕ РАБОТАЮТ НА СТРАХ И ОТЧАЯНИЕ».

Я хотел понять почему. Для этого я поехал в Монреаль, чтобы встретиться с Лоуренсом Кирмайером, заведующим кафедрой социальной психиатрии при Университете Макгилла. Я читал, что он является самым просвещенным человеком по этим вопросам.

– В психиатрии все изменилось[255], – сказал он. Затем он объяснил мне еще две важные причины, почему нам рассказывают только истории о нашем мозге и наших генах. – Психиатрия претерпела настоящее сужение из этого биопсихосоциального подхода. Пока некоторые люди по-прежнему признают его только на словах, основная психиатрия стала очень биологической. – Он нахмурился. – Это очень проблематично. Мы закончили с «сильно упрощенной картиной» депрессии, которая не смотрит на социальные факторы… Но, на мой взгляд, на более глубоком уровне психиатрия не смотрит на основные человеческие процессы.

Одна из причин заключается в том, что «гораздо сложнее сказать с политической точки зрения»[256] о том, как много людей чувствуют себя ужасно из-за устройства современного общества. Для нашей системы «неолиберального капитализма» больше подходит говорить: «Хорошо, мы дадим вам работать более эффективно, но пожалуйста, не начинайте допрос… потому что это дестабилизирует все и вся».

По его мнению, это наблюдение согласуется с другой важной причиной.

– Фармацевтические компании являются основными силами, формирующими психиатрию. Потому что это огромный бизнес – миллиарды долларов, – сказал он.

Они оплачивают счета, поэтому в основном и устанавливают повестку дня. Очевидно, им выгодно рассматривать нашу боль как химическую проблему с химическим решением. В результате как общество мы столкнулись с искаженным чувством собственного бедствия. Лоуренс Кирмайер посмотрел на меня и сказал, что очень тревожен тот факт, что вся программа психиатрических исследований должна выглядеть так.

* * *

Несколько месяцев спустя доктор Руфус Мей, британский психолог, сказал мне: объяснение людям того, что их расстройство вызвано в основном или в целом биологической дисфункцией, влечет за собой несколько опасных последствий для них.

Во-первых, говоря это, «человека оставляют бессильным, считающим себя ненормальным из-за неполноценности мозга». Во-вторых, «это настраивает нас против нас самих». То есть в нашей голове начинает происходить борьба. С одной стороны, существует чувство подавленности, вызванное дисфункцией мозга или генов. С другой стороны, есть здоровая часть нашего «я». Мы только можем надеяться на то, что получится накачать врага внутри лекарствами до повиновения, причем навсегда.

В этом есть нечто более глубокое. Объяснение говорит человеку, что в его расстройстве нет ничего значимого, все дело в дефектных тканях. Но Руфус думает иначе.

– Мне кажется, мы чувствуем себя подавленными по уважительным причинам.