Пупок

Складки живота были изранены неровными следами резинок. Возле пупка четко отпечаталась пуговица, как доисторическая птица на камне. Его лицо стало вдруг озорным. — Присоединяйся!

Женька присмирел от предложения. «Да, — промелькнуло в Женькиной голове, — верно говорят у нас в Польше: с немцами теряешь свободу, с русскими — душу».

— Давай вместе!

— Не хце!

— Ты думаешь, это кощунство?

Теперь, через много лет, мне кажется, я понимаю далекий замысел вопроса. Крикни Женька «да», все бы, наверное, обошлось. Вместо этого он испытал постыдное чувство возбуждения от переизбытка резкого отвращения.

Озорной, отечный ревизор, беседующий с божеством на собственном языке, не мог этого не заметить. Ревизорский глаз — алмаз. Обратившись в бегство, Женька спрятался в ванной. Иван Сергеевич быстро-быстро стал объясняться в любви.

Ну, онанист… Во всяком случае, именно как курьез поведал мне Женька эту забавную историю.

Тогда… что было тогда? Тогда, без проволочек, был сделан радикальный ход. На следующий вечер они выпили сильно. Они спотыкались о ковры, бились о мебель и двери.

— Ну, давай помиримся, — предложил Иван Сергеевич.

— Хорошо, — сказал Женька.

— А ты кто такой? — спросил Иван Сергеевич.

— Сам знаешь, — сказал Женька.

— Не знаю, — заупрямился Иван Сергеевич.

— Ты чего хочешь? — спросил Женька.

— Любви, — сказал Иван Сергеевич. Он заплакал. — Ты думаешь, мне жалко иконы? Она — твоя. На — бери. Но ты меня тоже не забывай. Тебе что, трудно, что ли?

— Я не забываю, — холодея, пролепетал Женька.

Ну, конечно, он был двустволка, как всякий подающий надежды актер. У него был свой маленький опыт, которым он, естественно, гордился. А с другой стороны, продать и зажить. Короче, он ответил отцу не то чтобы вяло, но невнятно (ты чего? вообще того?), и мне, не слишком уверенному ни в этом пьяном диалоге, ни в дагестанских коврах, о которые они спотыкались, ни даже в предыдущем околоиконном извержении — ни в чем, мне больно продолжать…

Ответив необидчивым отказом, мечтая об иконе, Женька улегся спать, и ночью к нему пришел отец.

Протрезвевший отчасти, дурно пахнущий староватым подержанным телом, явился.

А как бы хотелось написать о другой встрече, дайте другую! Незгибаемый «раб кпсс», убежденный церковник, у которого нашелся скептический сын… Происходит сыновнее обращение. Слезоточивая, верная, правильная, с наградой за стойкость духа история, и почему у этих веселых великомучениц (если я что-то понял) не хватило широты возведенных в канон сердец перековать месть на ту любовь, которой так жаждал Женька, преумножить любовь? Кто мне ответит? Никто, никогда (понимаю, силы не равны, и выгляжу глупо, но не могу сдержаться).

Женька проснулся от странного чувства. Иван Сергеевич, почему-то в очках и в бухгалтерских налокотниках, внимательно дрочил ему и, увидев, что Женька пошевелился, тихо молвил:

— Постой, ща кончишь.

Женька решил, что все это снится, и дернулся, чтобы отогнать невозможный сон, но, дернувшись, кончил и вовсе проснулся. Иван Сергеевич облизывал губы. У него была дряблая кожа лица, он был больной человек. Женька вмиг все сообразил и беспощадно ударил пяткой отца по губам, вскочил, схватил одежду, отец с разбитым ртом бежал за ним:

— Икона твоя!

В предутренний час Женька схватил такси и примчался к единственному другу, который завелся у него в этом страшном русском городе. Он долго не мог успокоиться. Бродил по квартире, варил на кухне кофе, курил и стонал.

Вот такой нехороший случай. Проспал свой несмачный оргазм.

Утром позвонил Иван Сергеевич: пропал Женька. Не у меня ли? Контуженный сладострастник говорил встревоженным, сладковатым голосом. Женька вырвал трубку и стал материться, путая русские слова с польскими, как обычно поляки.

Он будет мстить тебе, сказал Женька, и не ошибся. Иван Сергеевич широко распустил слух о том, что мы нашли двух блядей из города Горького и предаемся коллективному разврату. Я представился им поляком и потом очень тяготился, поддерживая акцент. Мы накормили их запасами моего холодильника, в основном подарками Женькиного отца.

У маленькой были мелкие (вроде креветок), юркие груди, у второй они оказались большими, хорошими, она их прикрыла от стеснения синей косынкой с белыми дружественными надписями. Женька сразу содрал с себя все и стал прыгать на одной ноге; они — хихикать. Небольшой, но очень техничный, объяснил Женька. А его вообще не бойтесь, — сказал про меня. — Он у нас импотент, но умеет маскироваться под доброго ебаря. Покажи, что это у тебя там висит? Девки снова давай хихикать. Я ошалел от Женькиного чувства юмора, обиделся, не сразу показал.