Пурга

Айгуль — одна из казахских гастарбайтерш. Неужели выбралась из общаги? Интересно, куда? В другую общагу?

— Не знаю пока… Нам отменили выходные. Терроризм.

— И кто отменил?

— Ну, как кто? Папа. Начальник УВД. Приказ прислал.

— А если я ему позвоню? И попрошу, чтобы он тебя отпустил.

— Ты что, мне не веришь?! Вон, Вера приказ печатает.

— Почему? Верю. Я просто позвоню и попробую договориться. Там всего на пару часов. Думаю, общественная безопасность не пострадает.

— Лар, ты с ума сошла? Ты как себе это представляешь? «Товарищ генерал, а не могли бы отпустить моего мужа на новоселье? А то он сам стесняется спросить». Ты хочешь отправить меня на пенсию? Вернее, даже не на пенсию, пенсия мне только через год полагается…

— Хорошо, отпросись сам. И подумай насчет подарка… Кстати, что у тебя с голосом? Ты чем-то расстроен?

— Конец года, что ж ты хочешь? Не до смеха.

— Ясный мой свет… Поверь, я могу отличить служебное расстройство от личного.

— Да, Ларис! Я только что расстался с любовницей! Насовсем! Так что можешь быть спокойна!

— Я всегда спокойна. А вот ты нервничаешь… Пока…

Вот ведь… Ей бы в разведке работать, а не в котельном бизнесе. Хрен обманешь… Ревность — двигатель любви. Придется идти на это дурацкое новоселье.

Поучаствовав в раскрытии не одного десятка бытовых убийств, Евгений Александрович заметил одну любопытную закономерность. Если муж убивал жену, то наносил множественные удары — ножом, кулаком, сковородой… А если жена убивала мужа, удара хватало одного. Раз — и готов. Из чего следовал вывод: женщина, даже убивая, продолжает мужчину любить. И не заставляет мучиться. И он был уверен: Лариса, (тьфу-тьфу, не дай Бог), доведись ей взяться за нож или скалку, тоже прикончит его одним ударом. Потому что любит.

Спустился в ОВИР, находившийся в здании райотдела. Нервные граждане, оформляющие паспорта, несмотря на его мундир, зашипели, когда он зашел в кабинет начальницы без очереди. Можно было вызвать ее к себе, но это тактически не правильно.

Увы, договориться он не сумел, несмотря на все свое обаяние. А приказать не имел права, в обязанности овировцев не входило исполнять роли живцов. Не помогло и обещание премировать всех к новому году.

— Мы вас, Евгений Александрович, конечно, понимаем, но и вы нас поймите. Кто будет оплачивать лечение, если с девочками что-то случится? Министерство? Или лично вы?

Крыть было нечем, и начальник убрался восвояси, еще раз попав под словесный обстрел недовольных граждан.

Вместо положенного по расписанию обеда он решил навестить одного старого знакомого. Если информация о пропавшем пистолете просочилась, тот уже должен знать.

Переодевшись в гражданское, подполковник прошел по Абрикосовой улице, свернул на Виноградную, немного передохнул, постояв в тени на Тенистой улице. Вспомнил далекое детство. Да, в этих дворах они с Шурупом и Родей выкурили первую тайную сигаретку. Кажется, болгарскую «Стюардессу». Выклянчили у дембеля. Здесь распили первую бутылку портвейна «Розовый». На троих, из горлышка. А потом тащили потерявшего человеческий облик Шурупа домой. А на той скамейке обсуждали, куда спрячутся, если начнется война с Америкой… Кажется, хотели слинять в Турцию. Эх, юность золотая, как ты быстро пролетела! Многое бы отдал, чтоб хоть на пять минут вернуться и сказать: «Парни, в двадцать первом веке выпивку, закуску и женщин можно будет заказывать домой прямо по компьютеру. И даже у лопаты будет USB-порт». Вот бы они обалдели…

Евгений Александрович вздохнул, затем перебежал дорогу в неположенном месте и нырнул в подъезд особняка имени Хрущева. Поднявшись на второй этаж, позвонил в хлипкую деревянную дверь, которую можно взломать даже часовой отверткой. Но никто не взламывал. И вряд ли взломает.

Хозяин оказался дома.

— Здравствуй, Забава…

— О! Кого видят мои старые больные очи? Евгений Александрович! Какая печаль привела вас ко мне без предварительного сговора?

— Мимо шел. Пустишь?

— А были моменты, когда я вас не впускал?

Лет пять назад Забава влип в крайне неперспективную историю. Проснувшись утром после ночного джем-сейшена на собственной хате, он обнаружил рядом с собой в постели грудастую красавицу с перерезанным от уха до уха горлом. Нож же, которым, по всей видимости, было совершено указанное членовредительство, сжимала правая рука, а ложе превратилось в кровавую ванну. Имени красавицы он не помнил напрочь, так же как и того, откуда она взялась.

— Что, бля, за перфоманс?! — воскликнул потрясенный Забава, и в этот момент в комнату вошел участковый, вызванный анонимом, слышавшим якобы крики о помощи. Участковый, хоть и был оборотнем, но на кровь отреагировал адекватно. Нацепил на Забаву браслеты и препроводил в служебный джип, подгоняя кричавшего о невиновности вора дубинкой.

И сидеть бы карманнику хорошо и долго, если бы в тот день по району не дежурил Никифоров. Узнав о случившемся, Евгений Александрович тут же спустился в кабинет, где молодой опер жестко склонял вконец одуревшего Забаву к даче правдивых показаний.