Пурга

— Ни черта себе мелочь! Шопенгауэру легко говорить. У него служебный автомобиль с секретными документами и жетоном не угоняли.

Евгений Александрович — шериф Юго-Западного округа, подполковник полиции плеснул себе кальвадоса и поднес бутылку к рюмке Панфилова.

— Мне хватит, — остановил его Родион, — я готовлюсь стать отцом третьего ребенка.

— Ты еще на сохранение ляг.

— Мне тоже не наливай, — предупредил третий участник застолья Михаил Геннадьевич Шурупов.

— А ты кем готовишься стать? Матерью?

— Бабушкой… Завтра москвичи приезжают, надо быть в форме.

— Какие москвичи?

— Из центрального археологического музея. Бригада. На наш камень со скрижалями глаз положили. Дескать, это достояние всего народа, и место ему — в столице.

— Тот самый? — уточнил Родион.

— Да… Если не отдадим — пришлют приставов. Прямо рейдеры какие-то…

— Кому в Москве понадобился твой булыжник? У них своих некуда девать. — Шериф Никифоров в одиночку маханул рюмку кальвадоса и довольно крякнул.

— В том-то и дело, что москвичам он не нужен. Это нашего Семиструева идея. Он в Госдуму баллотируется, причем в четырех партиях сразу. Вот и нашел повод для пиара, жук. Смотрите, какой борец за народное достояние! Переправляет в столицу провинциальные реликвии, чтоб весь рассейский народ мог любоваться. Заботливый! А какая в нашем Великобельске реликвия? Камень с письменами!

— Так пускай забирает, чего ты переживаешь? — хитро усмехнулся телеведущий. — А я еще в Москву позвоню, на пару центральных каналов, чтоб осветили. А потом разоблачим. В прессу просочится инфа, что камень поддельный, а раздуть из искры пламя никакой журналист не откажется.

— Да нынче журналисты не в авторитете. Замочить их — что в сугроб высморкаться, — мрачно констатировал Евгений Александрович, — вон, опять кому-то по голове настучали. Третий день в коме. Нам депеша пришла — ориентировать личный состав на розыск преступника. Ага. В Москве настучали, а мы должны искать. Ну, конечно… Великобельск — криминальная столица.

— А что за журналист? — спросил Михаил Геннадьевич. — Я просто не в курсе.

— Ну, ты даешь. Телевизор включай хоть иногда. Этот… Бородин. «Бремя славы» который ведет. Он тут на власти не по-детски накатил в эфире, а через пару дней огреб в подъезде. Запад опять на ушах — мочим демократию накануне выборов. Даже Обама с заявлением выступил — когда вы, наконец, прекратите расправляться с оппозицией?

— Ой, хорошо, что напомнил, а то я все забываю позвонить. Скажи-ка, — с интонацией интригана, готовящего дворцовый переворот, спросил Панфилов, — если, к примеру, ты выйдешь на заказчиков данного злодейства, тебе простят утрату служебного авто?

— Вряд ли. Его угнали не для того чтобы покататься. А чтобы меня убрать.

— Пистолет тоже украли не для того чтобы стрелять.

— Ну, если найду заказчиков… Может, Москва и заступится… Министр каждый день президенту докладывает о ходе расследования, а дело на нуле.

— Тогда после банкета поговорим в спокойной обстановке. Есть у меня для тебя кое-какая информашка. За умеренную плату готов продать.

К друзьям, сидевшим в отдельном кабинете харчевни «Крепкий орешек», заглянула официантка, наряженная в форму американского полицейского. Жетон, фуражка, дубинка, наручники — все без дураков. Правда, с совсем неформенным декольте. Перед ужином даже права зачитывала — вы имеете право взять первое, второе, третье и напиться… Сама харчевня, к слову, цинично использовала модный нынче тренд — полицию. Антураж американских полицейских участков был передан с максимальной реалистичностью: столики, разделенные пластиковыми перегородками, школьные доски со схемами мест преступлений, стенды с приколотыми фото разных подонков. И портрет Брюса Уиллиса вместо президента.

— Ой, Родион… А можно с вами сфотографироваться? Моя дочка вас так любит, так любит…

— Передайте дочке, что я тоже ее люблю. Только не говорите никому, что мы тут сидим. Хорошо?

— Хорошо, хотя уже все знают. Тут везде камеры слежения. А это правда, что вы живете с простой библиотекаршей? «Житуха» писала.

— Правда. «Житуха» никогда не врет.

Официантка приобняла за талию поднявшегося из-за стола Родиона, а Шурупов запечатлел их на ее мобильник. Обалдевшая от счастья «полицейская» чмокнула Панфилова в щечку и помчалась выкладывать фото в социальные сети.

— Слушайте, ничего не меняется, — заметил шериф, — словно и не было этого года. Ресторан только сменился. А у меня пропал не пистолет, а машина.

— Не согласен, — возразил Шурупов, — ты путаешь скоротечность времени с переменами. Лично у меня изменилось многое.

— У меня, кстати, тоже, — поддержал Родион, — а время действительно летит стрелою. Со скоростью триста шестьдесят дней в минуту. Хотя есть мнение, что время неподвижно, а движемся мы.

— А машина найдется. Главное, не унывать, — подбодрил Кефира музейщик, — не забыли? Уныние — один из самых тяжких грехов. Сходи, посмотри, может, она стоит за углом.

— Это вряд ли, — с грустью посмотрел на зарешеченное окно подполковник. — И чувствую, на этот раз никакое купание в снегу мне не поможет…