Пурга

Ночи стояли без тишины и покоя. Пользуясь темнотой, передвигалось, меняло позиции приволжское воинство. Просекали дерн гусеницы танков. Выплывали туши самоходных орудий. Тягач тащил к близлежащему полевому аэродрому поврежденный штурмовик ИЛ-2. Нестройной колонной топали саперы, негромко переговариваясь меж собой. Данила уловил язвительный вопрос:

– Серго, не обзавелся еще походной женой?

– Успели расхватать.

– Плохо дело…

Кто-то спал на ходу, всхрапывая под шарканье тяжелых сапог. Надвигалась новая ночь войны. Никто из людей не замечал апатичных звезд, природы к происходящему вокруг. Земля, небо давно открестились ото всего, творимого людьми, огнем и металлом. Приволжские степи устали от стона и содрогания, желанно погружаясь в забытье душных ночей.

Услыхав разговор о походной жене, Данила облизнулся, до хруста костей уперся руками в напружиненные колени. Усмехнулся, почесал за ухом.

– Ишь чего захотели – санитарочек. Воткните… по патрону в ствол и скажите – спасибо… Орефьюшка-а-а? Иди, посидим вместе.

– Смола ты, обозник.

– Браток, ты людей не сторонись. Камыш и тот голову друг к другу клонит. Солдаты на войне – пальцы в кулаке. В спайке быть должны.

Мутная, отчужденная луна делилась со степью скупым, рассеивающим светом. Данила сделал несколько шагов от землянки. Внезапно остановился, услышав под ногами пронзительный мышиный писк. Отдернул сапог, наклонился и разглядел раздавленную полевку.

– Дура! Сама виновата. Не бегай где не надо. Хотя что я говорю? Степь – вся твоя.

Возле Орефия ползали по траве пушистые комочки. Задевали сапоги. Становились столбиком. Попискивали, неслись вприпрыжку к другим землянкам. Охотник Куцейкин вспомнил таежные тропы, ловушки, мышкующих лисиц.

Полевок прибавлялось. Мыши держались одного направления: бежали с запада на восток.

– Данила, мыши бегут.

– Вижу. От войны откочевывают.

Кто-то истошно завизжал в землянке, выскочил под звезды.

– Гадина! За палец укусила! – пожаловался Воронцову боец. – Наклонился пешку поднять, шарю рукой по полу, ну и нашарил крысу.

– Мышка-полевка.

– Мы-ы-ышка?! Зубы – шилья.

– Выдави кровь, прижги мочой.

– Не учи.

Такое нашествие, великое переселение полевок никому не приходилось видеть. Они бежали ночью и днем. Останавливались в землянках, окопах, капонирах, блиндажах. Шныряли в поисках съестных припасов. Оккупировали продовольственные склады, полевые кухни, повозки с фуражом. Бойцам приходилось вытряхивать полевок из сапог, рукавов шинелей, котелков и касок. У Данилы мыши обкусали деревянную ложку, пропитанную запахом каши и капустных щей. Оголодалые грызуны кусали у спящих уши, икры ног, кончики пальцев. Участились случаи заболевания туляремией.

Для быстроты передвижения полевки пользовались даровыми услугами ветра и перекати-поля. Они набивались в кочующий шар во множестве. Подгонит ветер перекатный домик к повозке или колесу пушки, стукнет о твердь – мохнатые путешественницы врассыпную.

Гонцы от пехотных, танковых, саперных, артиллерийских частей носились по деревням и хуторам в спешных поисках кошек.

Орефий мастерил мышеловки, земляные углубления – ловушки. Охота на полевок доставляла ему истинное удовольствие. Недосыпал, настораживал по ночам щелкающие устройства. Успеет вытащить убитую мышь, поднять пружину в боевое положение, вскоре раздается новый резкий хлопок: западня придавила еще одну жертву.

Вездесущие лапчатые вампирчики умудрялись залазить в самолеты. Лакомясь казеиновым клеем, перегрызали проводку. У летчиков и стрелков в воздушных боях отказывали отдельные приборы, не срабатывали пулеметы.

Воронцов и Куцейкин получили необычное задание: где угодно раздобыть для землянок полдюжины кошек. Студебеккер с проломанным бортом попылил по степи в тыловую сторону.

Несколько раз машину останавливали для проверки. Воронцов совал патрулям и регулировщикам отпускную бумагу. Паролем произносил затверженные слова:

– Едем по кошек. Полевки зажрали.

– Зря горючку жгете. Танкисты и летчики опередили вас.

– Неужто ни одну мурлыку не сыщем?

– Попытайте счастье.

Колеса студебеккера накручивали желанные километры в сторону от войны. Орефий готов был катиться на машине без сна и еды до самой Сибири. Во все стороны света лежала пустая, непонятная степь с далекими пятнами перелесков, кустов и черных заброшенных хат. Попадались поломанные загоны для скота, прелые остожья, облыселые шины, брошенные у дорог. Промчится в стороне одинокий танк, отмаячат в небе редкие самолеты, мелькнут мутным силуэтом стволы орудий – и снова кругом травяная пустошь, утопающая в слоистой, омертвелой дымке.

С громом подкатили к небольшому хутору. Остановились у проломанного плетня. Данила заглянул в дыру, увидал сидящую на крылечке оборванную женщину, баюкающую прутяную корзину.

– Ма-а-ать, кошки есть?

– Приносила вам похоронки… больше их нет… – визгливым голосом завопила напуганная раскосмаченная хуторянка.

Из-за старой яблони высунул голову настороженный мальчонок. Пригрозив кулаком, крикнул воинственно:

– Дядьки, не троньте Дуську!

– Подойди к нам. – Данила держал перед собой галетину.