В конце семнадцатого и в начале следующего столетия носить плед описанным образом было в моде среди шотландских дам, и достопочтенные пастыри пресвитерианской церкви, опасаясь, что подобная мода может благоприятствовать любовным интригам, добились от Ассамблеи нескольких актов, осуждающих ношение пледа. Но мода, как обычно, не подчинилась велениям власти, и, пока плед не был предан забвению, женщины всех сословий продолжали при случае прибегать к его помощи, пользуясь им как мантильей или вуалью note 19. Итак, закутавшись в плед и скрыв в его складках лицо, Эдит, опираясь на руку своей преданной горничной, торопливыми и нетвердыми шагами направилась к месту заключения Мортона.
Это была тесная комнатка в одной из замковых башен, выходившая в просторную галерею, по которой взад и вперед шагал часовой: сержант Босуэл, щепетильно соблюдая данное слово, а может быть, и испытывая некоторое сочувствие к пленнику, в котором его подкупали молодость и благородное поведение, не пожелал оскорбить его, поместив с ним вместе солдата. Итак, Хеллидей с карабином в руках прохаживался по галерее, утешаясь время от времени глотком эля из огромного кувшина, стоявшего на столе в одном из углов галереи, и мурлыча в промежутках шотландскую любовную песенку:
Дженни Деннисон вторично предупредила свою госпожу, чтобы та предоставила ей свободу действий.
— Я знаю, как нужно общаться с солдатом, — сказала она, — он парень грубый, но я знаю его хорошо; а вы — ни слова, ни одного слова.
Руководствуясь своими особыми соображениями, она отворила дверь в галерею как раз в тот момент, когда часовой повернулся спиною ко входу, и, подхватив песенку, которую тот мурлыкал, кокетливо, тоном грубоватой, но в то же время беззлобной насмешки, пропела:
— Недурной вызов, ей-ей, черт подери! — вскричал часовой, круто повернувшись кругом. — И еще от двоих разом! Да не так-то легко отхлестать солдата его собственным поясом! — И он запел, продолжая с того места, на котором остановилась девушка:
Поди ко мне, милочка, и поцелуй меня за мою песенку.
— И не подумаю, мистер Хеллидей, — ответила Дженни, выражая тоном и взглядом нужную степень негодования, — и вам больше меня не видать, пока вы не научитесь вежливости. Я пришла сюда со своею приятельницей совсем не за тем, чтобы выслушивать такой вздор, вам должно быть стыдно за себя, да, да, стыдитесь!
— Гм! А за каким вздором, мисс Деннисон, вы сюда пришли в таком случае?
— У моей родственницы есть одно личное дело к вашему узнику, молодому мистеру Гарри Мортону, и я сопровождаю ее, чтобы присутствовать при их разговоре.
— Черта с два, — заявил часовой. — А позвольте спросить, мисс Деннисон, как же ваша родственница, да и вы сами предполагаете проникнуть к нему? Вы, пожалуй, чересчур пухленькая, чтобы пролезть через замочную скважину, а о том, чтобы отворить дверь, нечего и толковать.
— Да тут толковать и нечего, нужно сделать, — отпарировала настойчивая девица.
— Держи карман шире, милая Дженни. — И солдат снова принялся ходить взад и вперед по галерее, мурлыча себе под нос:
— Так вы не желаете нас впустить, мистер Хеллидей? Ну что ж! Ладно, пусть так. Будьте здоровы. Больше вы меня не увидите и этой славной вещицы — тоже, — сказала Дженни, показывая солдату блестящий серебряный доллар.
— Дай ему золотой, дай золотой, Дженни, — прошептала, замирая от волнения, юная леди.
— С таких, как он, хватит и серебра, раз ему нипочем глазки хорошенькой девушки, — ответила горничная. — И, кроме того, что еще хуже, он может подумать, что тут что-то не так, что тут побольше, чем родственница. Господи Боже! Не так уж много у нас серебра, чтобы швыряться золотом. — Прошептав это своей госпоже, она громко сказала:
— Не хочет моя родня дожидаться, мистер Хеллидей; ну так вот, как вам угодно, а не то — будьте здоровы.
— Погодите чуточку, погодите, — оживился солдат, — попридержите лошадку, Дженни, и давайте столкуемся. Если я впущу вашу родственницу к моему арестанту, вы останетесь здесь и повеселите меня, пока она не выйдет оттуда, и тогда, знаете, никто из нас не будет внакладе.