Пуритане

— Ваш друг, — холодно сказал Клеверхауз, обращаясь к старому воину, — один из тех сверхщепетильных джентльменов, которые, подобно помешанному в комедии, не повяжут своего галстука без приговора судьи Пересола; но я смогу доказать этому юноше, прежде чем уеду отсюда, что мои аксельбанты — такие же символы власти, как жезл судьи. Итак, прекратим эти прения, и будьте любезны, молодой человек, ответить точно и ясно, когда вы видели Белфура Берли.

— Насколько я знаю, вы не имеете права задавать мне такой вопрос, — ответил Мортон, — и я отказываюсь на него отвечать.

— Вы признались моему сержанту, — сказал Клеверхауз, — что видели Берли и предоставили ему кров, хотя были осведомлены, что он — объявленный вне закона преступник; почему же вы не желаете быть столь же откровенным со мною?

— Потому, — ответил на это узник, — что полученное вами образование должно бы, казалось, обязывать вас уважать права, которые вы стремитесь попрать; а я хочу, чтобы вы знали, что еще не перевелись шотландцы, способные отстаивать свободу Шотландии.

— И эти воображаемые права вы готовы защищать своей шпагой, не так ли?

— Будь я вооружен так же, как вы, и случись нам с вами столкнуться в горах, вам не пришлось бы дважды задавать этот вопрос.

— С меня совершенно достаточно, — невозмутимо сказал Клеверхауз, — ваши речи вполне соответствуют всему, что я о вас слышал. Но вы сын солдата, хотя и мятежного, и вы не умрете смертью собаки; я избавлю вас от такого позора.

— Я умру так, как смогу, — отозвался Мортон, — я умру, как подобает сыну отважного человека, и да падет позор, о котором вы говорите, на головы тех, кто проливает невинную кровь.

— Даю вам пять минут для примирения с небом. Босуэл, ведите его во двор и приготовьте людей.

Этот жуткий разговор и его завершение до того потрясли присутствовавших, что все, кроме самих собеседников, пораженные ужасом, оцепенели в молчании. Теперь, однако, со всех сторон раздались возгласы и мольбы: старая леди Маргарет, несмотря на предубежденность, свойственную ее положению и взглядам, не смогла побороть в себе чувствительность своего пола и во всеуслышание вступилась за Мортона.

— О полковник, — воскликнула она, — пощадите его юную жизнь! Передайте его в руки закона; нет, нет, не отплачивайте мне за гостеприимство пролитием человеческой крови у порога моего дома!

— Полковник Грэм, вы ответите за свою жестокость, — сказал майор Белленден, — не думайте, что если я стар и немощен, то сын моего друга может быть безнаказанно умерщвлен у меня на глазах. Я смогу отыскать друзей, которые заставят вас ответить за это.

— Успокойтесь, майор, я отвечаю за свои действия, — бесстрастно сказал Клеверхауз. — А вы, сударыня, соблаговолите избавить меня от горькой необходимости отклонить вашу страстную просьбу о помиловании этого государственного преступника. Вспомните, что благородная кровь ваших родичей пролита такими, как он.

— Полковник Грэм, — ответила старая леди, дрожа от волнения, — я предоставляю отмщение Господу Богу, возвестившему, что оно принадлежит ему, и никому больше. Если вы прольете кровь этого юноши, вы не возвратите тех, кто дорог моему сердцу; да и могу ли я находить для себя утешение в том, что еще какая-нибудь вдова, быть может, лишится сына, как лишилась их я, из-за черного дела, совершенного у моей двери?

— Но ведь это безумие чистейшей воды, — возразил Клеверхауз. — Я обязан исполнить мой долг перед церковью и государством. Здесь тысяча негодяев, открыто поднявших восстание, а вы просите, чтобы я пощадил молодого фанатика, которого и одного было бы совершенно достаточно, чтобы зажечь пожаром все королевство. Нет, это решительно невозможно. Босуэл, уведите его!

Та, кто больше всех переживала это роковое решение, дважды делала попытку заговорить, но ее не слушался голос, ее ум не находил нужных слов, а язык был бессилен их вымолвить. Она вскочила со своего места, чтобы устремиться вперед, но упала бы навзничь на каменный пол, не подхвати ее вовремя верная Дженни.

— На помощь! — закричала она. — Ради Бога, на помощь! Моя юная леди кончается.

Услыхав ее крик, Эвендел, неподвижно стоявший на протяжении всей этой сцены, опираясь на свой палаш, теперь подошел к Клеверхаузу и произнес:

— Полковник Грэм, повремените с исполнением приговора и позвольте сказать вам два слова наедине.

Клеверхауз удивленно взглянул на Эвендела, но тотчас же встал из-за стола и отошел с ним в оконную нишу, где между ними произошел следующий краткий диалог.

— Надеюсь, полковник, мне незачем напоминать вам о том, что в минувшем году, когда наша семья оказала вам некоторые услуги в известном деле, которое разбиралось в Тайном совете, вы заявили, что считаете себя обязанным нам?

— Разумеется, мой милый Эвендел, — ответил Клеверхауз, — ведь я не принадлежу к числу тех, кто забывает свои долги, и вы доставите мне огромное удовольствие, указав, чем бы я мог выразить мою благодарность.

— Хорошо, будем считать, что с вашим долгом покончено, — продолжал лорд Эвендел, — если вы пощадите жизнь молодого Мортона.