— Мне очень прискорбно, Кадди, видеть вас в таких обстоятельствах, — сказал Мортон, который, при всех своих горестях, не утратил сострадания к несчастью другого.
— И мне тоже, мистер Генри, — ответил Кадди, — и за вас и за себя, но от этого нам легче не станет. За меня будьте спокойны, — продолжал арестованный земледелец, находя утешение в разговоре, хотя ему было отлично известно, что разговорами беде не поможешь, — за меня будьте спокойны, на мне вины нет, и держать меня не за что: в жизни не вымолвил я ни слова ни против нашего короля, ни против священников, но моя бедная матушка — та не смогла прикусить свой старый язык, и, видать, нам обоим придется поплатиться за это.
— Разве и ваша мать арестована? — рассеянно спросил Мортон.
— А как же! Скачет, словно невеста какая, рядом с этим старым хрычом проповедником, которого они называют Гэбриелом Тимпаном, — посадил бы его дьявол в этот самый тимпан! — ведь из-за него все дело и вышло. Видите ли, из Милнвуда-то нас с матерью тоже прогнали, и ваш дядюшка, и его хозяйка дверь за нами захлопнули и заперли ее на засов, точно мы какие-нибудь прокаженные. Тут я и говорю матери: «Куда нам податься? Всякая нора и дыра теперь нам с вами заказаны — ведь вы оскорбили мою старую госпожу и принудили солдат взять молодого Милнвуда». А она говорит: «Не падай духом, сынок, но препояшись мечом на выполнение великой задачи этого дня и ратуй, как подобает мужу, на стенах ковенанта».
— И вы, наверное, отправились на собрание? — спросил Мортон.
— Вы еще про это услышите, — продолжал Кадди, — так вот, не придумав ничего лучшего, мы отправились к одной старой бабке, такой же полоумной, как моя мать, и там нам дали немного похлебки и овсяных лепешек; но сначала они прочитали уйму молитв и пропели кучу псалмов — сдается, им хотелось задурить и меня, только меня от них лишь голод разобрал. Утром подняли меня чуть свет, и я должен был — хочешь не хочешь — тащиться с ними на большое собрание у Мирских ключей; и там этот парень Гэбриел Тимпан кричал им со склона холма, чтобы они, не колеблясь, поднялись ратовать и пошли на бой в этот Римский Гилеад или еще какое-то место. Ах, мистер Генри, ну и наворотил же им этот дед! Его было слышно за целую милю, само собою, по ветру. Он ревел, как корова на чужом выгоне. Так вот, думаю я, нет в нашей округе места, которое прозывалось бы Римский Гилеад, это где-нибудь на западе, в пустошах. И пока мы дойдем туда, я уж как-нибудь улизну с моей старой матерью, потому что мне вовсе не хочется сломать себе шею из-за какого-то там Гэбриела Тимпана. Так вот, — продолжал Кадди, отводя душу подробным рассказом о своих злоключениях и не задаваясь вопросом, насколько внимательно слушает его Мортон, — так вот, под конец проповеди, когда она просто ужас как надоела, кругом пошли разговоры, что подступают драгуны. Одни побежали, другие давай кричать: «Стой! »
— а некоторые вопили: «Долой филистимлян! » Тут я к матери, чтобы потихоньку да полегоньку удрать с нею подальше, пока на нас не набросились красные куртки, но мне было бы легче погнать без стрекала нашего старого тиллитудлемского вола, что ходит передним в упряжке; черта с два, она и с места не сдвинулась. Мы были в тесной ложбинке, туман поднялся густой-прегустой, и драгуны могли бы нас не заметить, помолчи мы хоть капельку; да куда там, держи карман шире! Дед Тимпан и один своим криком мог покойника разбудить, а они вдобавок еще псалом завыли, да так, что и в Ланрике, наверное, было слышно! Так вот, чтобы длинную басню маленько укоротить, вижу я, сам молодой лорд Эвендел скачет так, как только коню его вмочь, а за ним десятка два красных курток. Двое-трое из наших ребят стали отбиваться от них, и тут же их порешили, и они приняли венец мученический, но большого урону все-таки не было, потому что Эвендел крикнул, чтобы нас разгоняли, но, однако ж, щадили жизнь.
— И вы не сопротивлялись? — спросил Мортон, быть может, думая, что сам он встретил бы лорда Эвендела совсем по-другому.